– Рост у него изрядно уменьшился, этот год для него пороговый.
Проводив портниху и взглянув на подавленного старика, Кан Лянь сказала самой себе: «В следующем году исполнится восемьдесят шесть, очень благополучный возраст, давай постараемся пережить этот год».
Время шло к Празднику весны, состояние здоровья старика не улучшалось, обстановка была гнетущей и неспокойной. Старик засыпал средь бела дня, а ночью спал не очень крепко. Проснувшись, он смотрел в окно, и если там было светло, то шел колотить в дверь спальни. Однажды Лю Сянцюнь в смятении приподнялся на кровати и с упреком сказал ему:
– Еще глубокая ночь на дворе, ты чего встал?
Старик без тени вины на лице ответил:
– Уже рассвело.
Лю Сянцюнь, преодолевая дремоту, торопливо сказал:
– Еще только два часа ночи, это или свет от фонаря, или от большой машины, или автомобильные фары мерцают.
Он снял со старика одежду и велел ему идти и спать дальше. Кан Лянь тоже проснулась, тихонько подошла к двери комнаты старика и обнаружила, что он лежит на кровати, широко распахнув глаза, которые напоминали два пересохших колодца. Она забеспокоилась: если так будет продолжаться, то произойдет что-то нехорошее.
Старик не мог отличить день от ночи. Его кожа приобрела специфичный старческий запах отмирающих тканей, все для него стало шиворот-навыворот, еда и питье потеряли вкус, лишь только после порошков он облизывал губы. Жизненно важные функции организма тоже выходили из-под контроля: как в анекдоте, его поочередно посещали то недержание, то запор. Казалось, будто его душа нашла выход и уже улетела в другой мир. Старик высох и сморщился, стал невесомым, никто не помнил, когда это началось, но Лю Сянцюнь уже мог переносить его на руках, как носят маленьких детей, так и он перемещал старика от коляски к кровати и обратно.
Прошло еще несколько дней, старика начало слабить, ему некоторое время ставили капельницу, но лучше не становилось. Тут же находились люди, которые завуалированно напоминали им, что старик в процессе «очищения кишок». Его дыхание стало очень легким; газы, кал, моча – за всем этим было не уследить. Живот старика стал похож на впадину, кости бедер – на два тонких острых лезвия. Кан Лянь не могла отрицать, что жизнь старика на исходе. Слова мужа отзывались в ее душе: «Пока человек живет, он не может не коснуться земли». Она надеялась, что старик доживет до конца новогодних праздников, а муж получит ту самую годовую премию за заслуги и в самом начале весны они поедут выбирать одноэтажный домик, не очень большой, но с маленьким садиком, чтобы старик мог там дышать свежим воздухом и загорать на солнце.
В мгновение ока наступил последний месяц года, нарастало ощущение праздника. Восьмого числа двенадцатого месяца по лунному календарю в религиозный праздник портниха доставила новую одежду. Старик примерил ее – она отлично на нем сидела. Швея уже было собралась уходить, как Кан Лянь предложила ей остаться на обед, та отказалась, сославшись на то, что ее ждут дела в магазинчике. В этот момент старик закричал, как ребенок, отчего глаза у портнихи сделались круглыми. Кан Лянь объяснила:
– Это он просит вас остаться покушать.
Швея на мгновение заколебалась и, улыбнувшись, сказала:
– Высоко ценю ваше предложение, вот ведь какой порядочный старик.
Складывая новый комплект одежды в шкаф, Кан Лянь приметила похоронную одежду, она мозолила ей глаза. В душе ее появилось неприятное чувство, и она с силой придавила погребальную одежду новой. Старик бросил на нее взгляд, в котором читалось замешательство, но ничего не сказал, только вздохнул. Для него жизнь была похожа на проклятье.
Все старики с незамутненными умами прекрасно понимали, что их утреннее пробуждение всегда было чистой случайностью. Они больше не избегали темы своих похорон, а, напротив, активно, с трепетом и с особым тщанием готовились к этому. Бабушка Кан Лянь говорила, что человека за всю жизнь два раза несут на носилках: на свадьбу ты сидишь в красном паланкине невесты, а после смерти – в гробу с завесой, поэтому на похороны нельзя жалеть денег и торопиться. Бабушка была немного не от мира сего, однажды она сказала, что лампа вот-вот погаснет и ей пора. С того дня она все внимание сосредоточила на заботе о себе, ее погребальная одежда была сделана вручную на совесть – три слоя ткани внутри, три слоя снаружи, будто это было шесть отдельных одежек. Ткань заранее была постирана, разглажена и высушена на солнце. Готовое платье имело слабый аромат хлопка и солнечного света. Мягкая, как несколько слоев кожи, блестящая, комфортная. Рукава нательного слоя были элегантно отделаны и имели скрытые складки, как будто это было нижнее платье какой-нибудь молодой принцессы. На похоронных туфлях были вышиты лотосы, примерив в тот день эту обувь, она почувствовала себя уверенной, спокойной, радостной и цельной. Кан Лянь смотрела на старика, тот уже был в возрасте, когда внуки не будут по-настоящему скорбеть о его смерти, но он был еще жив.
Она не хотела погружаться в размышления, она избегала старика, прячась от него на кухне. Утром замоченные рис и фасоль уже разбухли. Кан Лянь вскипятила воду и сделала огонь послабее, чтобы жесткие семена тушились потихоньку.
Аромат еды разлетелся по комнате, она полной грудью вдыхала его. А старик ничего не чувствовал, лишь неловко сел на стул; от него шел резкий запах. Он откашлял мокроту и, воспользовавшись случаем, проглотил ее. Его скулы очень жестко выпирали наружу, левая была выше правой. Его глаза
