Семья Дабао только разделалась с ужином на террасе мастерской позади дома, тетушка Болян как раз убирала со стола. Завидев Чжун Хайжэня, она мимоходом зажгла свет, а Тан Хунвэй немедленно поднесла ему чашку горячего чая и вложила прямо в руки. Дабао позвал его посидеть под деревом мелии.
Чжун Хайжэнь вспомнил, как десять с лишним лет назад они вдвоем точно так же сидели и болтали ни о чем, а когда слова заканчивались – запрокинув голову, глядели вдаль, туда, где небо всегда светлее и ярче того, что прямо перед глазами.
Когда они вот так сидели вдвоем, тетушка Болян жарила им пожевать арахис, конские бобы или сою.
Оба сперва молчали, вероятно, Дабао тоже вспоминал былое. А возможно, наоборот, отвык и чувствовал отчуждение.
– У тебя много дел? – спросил он, вдруг как будто опомнившись.
– Не много, – ответил Чжун Хайжэнь. – Каждый день в кабинете просматриваю документы, изучаю материалы, а после обеда есть время поиграть в баскетбол.
– О, ты еще играешь?
– Могу поиграть, за все эти годы не переставал. Когда в университете учился, почти каждый день играл, а как начал работать, так каждую неделю непременно играл один-два матча, без игры ведь скучно. А ты?
– Я? – остолбенел было Дабао, после чего тускло сказал: – Я уже много лет к мячу не прикасался.
– Почему? – удивился Чжун Хайжэнь. – Ты же в детстве игрой болел гораздо сильнее, чем я. Да и рост у тебя знатный, ты же прямо готовый материал для баскетболиста, не то что я, коротышка, у которого от природы никаких задатков и для которого игра только разве что хобби, не больше чем развлечение. Твои бы задатки развить – без проблем попал бы по меньшей мере в сборную провинции. Эта «Великая культурная революция» разбила мечты стольких людей!
Дабао не поддержал разговор, только с тихим шорохом достал сигарету и сунул ее в рот; его руки страшно дрожали, и он поломал три спички, пытаясь прикурить. Он хотел сказать, что не только мечты его были разбиты, ему самому довелось пережить столько унижений, иначе как бы он оказался забытым в этом месте. Да разве же такое можно высказать? И тысячи слов не хватит. Он хотел рассказать, что еще сделала «культурная революция», но не стал – сдался, ведь если начнешь рассказывать, то только раны разбередишь.
Он чиркнул еще раз и зажег спичку.
Чжун Хайжэнь не почувствовал его настроения. Многих событий в жизни Дабао он попросту не знал. Он продолжал воодушевленно вещать о своем:
– В эти дни я каждый день после ужина иду поиграть на площадку во дворе, там есть компания школьников, ростом высокие, и приемы у них хитрые. Я тоже рубашку снимаю, разделяемся с ними и играем на половине поля. Но какие они мне соперники, я хочу забить – забиваю, хочу кого дриблингом обойти – обхожу, играючи между ними волчком верчусь. Когда мы играем, у поля вечно люди стоят, наблюдают, вчера после обеда я сделал трехочковый, так что один старый ганьбу, который в сторонке наблюдал, восхищенно вскрикнул, а потом спросил: «Это из какой же семьи сын так отлично играет?» Этот старый ганьбу у нас зампредседателя уездного народного политического консультативного совета, он уезжал на собрание и только вернулся, еще не знал, что человек этот – новый замначальника уезда. Он и не подозревал, что этот замначальника уезда так хорошо в баскетбол играет. – С этими словами Чжун Хайжэнь расхохотался.
Дабао рассмеялся вместе с ним, но на душе у него было тоскливо.
– Как будет у тебя время – приходи поиграем, – досказал Чжун Хайжэнь на своей радостной волне. – Мы с тобой рука об руку побьем всех мастеров, которым нет равных в Поднебесной.
– Куда мне сейчас до тебя! – ответил Дабао. – Я обычный простолюдин, каждый день должен искать, чего бы поесть, занят без продыху, откуда взяться настроению играть?
– Вот неправ ты! – возразил Чжун Хайжэнь. – Кем это заведено, чтобы простые люди играть не могли? Да и занятость – не основание. Чем больше занят, тем больше нужно регулярно двигаться, ведь труд не может заменить физкультуру.
– Да я не в том смысле, – ответил Дабао, – ты многого не знаешь.
– Чего?
– Не хочу сейчас, больно мне говорить об этом.
Чжун Хайжэнь помолчал, глядя, как Дабао щелчком выбрасывает окурок. Тлеющий огонек на конце окурка расчертил в воздухе маленькую дугу и приземлился в сотейник, откуда испустил тоненькую струйку дыма, которая померцала немного и растворилась в воздухе.
– Хоть ты и не хочешь говорить, но я могу примерно предположить, – сказал Чжун Хайжэнь. – Ты думаешь, мне меньше твоего досталось?
И Чжун Хайжэнь рассказал, как после возвращения с воспитательных работ у них не было даже собственного дома и семье из пяти человек пришлось ютиться в хлеву, куда помещалось всего две кровати. На одной спали отец с матерью, на другой – две его старшие сестры, а больше места не было, и ему оставалось спать только на земле, в тяжелой вони коровьего навоза, которая у земли была куда сильнее. От вони у него опухали и слезились глаза, он часто не спал ночи напролет, но именно в таком месте вынужден был ночевать несколько лет. До сих пор от запаха коровьего навоза у него отекали глаза и
