В те годы он учился одновременно ремеслу плотника и каменщика, твердо веря, что стоит только овладеть этими двумя умениями и быть готовым к работе, то достичь желаемого будет нетрудно.
Он никак не предполагал, что политика страны изменится настолько кардинально и что в стране восстановят единый государственный экзамен для поступления в университет. Более того, в обучении не делали различий в зависимости от происхождения, и даже он, своего-то роду-племени, тоже сможет подать заявление на участие. Он прорыдался от счастья и решительно ухватился за эту возможность. Чжун Хайжэнь зубрил уроки так, как будто на кону стояла его жизнь. Он вернулся в хлев, чтобы жить в одиночестве, и с утра до вечера прилежно учился, распластавшись на маленьком низеньком столе. Он спал по три-четыре часа в день, часто по два-три дня даже за порог не выходил, а еду трижды в день приносила ему мать. Время очень поджимало, и меньше чем за три месяца он выучил программу начальной и средней школы. В начальной школе он когда-то учился, и подхватить этот материал было не слишком сложно. Сложными были уроки старших классов – математика, физика, химия, поэтому требовался кто-то, кто смог бы направлять его в изучении. Хорошо, что отец его был студентом старой закалки и изучал в свое время естественные науки, он спокойно мог объяснить ему программу средней школы и даже больше. Отец был уже в возрасте и слаб здоровьем, страдал серьезным ринитом, но ради будущего сына бодрствовал вместе с ним ночи напролет. Сейчас, думая об отце, Чжун Хайжэнь первым делом вспоминал, как ему не хватало света в скудном мерцании керосиновой лампы, как он ожесточенно сморкался через каждые две фразы. Он чувствовал себя виноватым перед отцом и очень гордился им.
После обнародования результатов экзамена Чжун Хайжэнь нашел свое имя в списке успешно сдавших. Он стал счастливчиком, который в ожесточенном бою прорвался через деревянный мостик. В деревне говорили: «У них в семье разверзлись могилы предков».
Четыре года в университете промелькнули, как одно мгновение. Чжун Хайжэнь учился усердно и всегда получал хорошие оценки, а по окончании попал по распределению в провинциальное проектное бюро. Именно в тот год родители также смогли реализовать новый политический курс и начали ежемесячно получать пенсию в уездном финансовом управлении. Вернувшись в город, отец с легким сердцем занялся разведением цветов и трав, ринит чудесным образом исцелился, и ему больше не требовалось постоянно сморкаться изо всех сил, что очень радовало Чжун Хайжэня.
Дабао слушал молча, выкуривая сигареты одну за другой. Услышав о том, что впоследствии судьба семьи Чжун Хайжэня наконец-то переломилась, каждый оказался на своем месте и зажили они, как мечтали, он очень порадовался за них.
Он рассеянно протянул Чжун Хайжэню сигарету, которую тот неожиданно взял, поднес огонь и глубоко затянулся.
– Я больше десяти лет не видел твоих папу и маму. Иногда вспоминаю их обоих.
– Они тоже часто о тебе говорят, все время хотят вернуться проведать тебя.
– Они ведь сюда приехали, наверное, сразу после Освобождения[63], да и жили тут почти двадцать лет, нужно бы вернуться, прогуляться.
– У меня были такие планы, как придет время – встречу их здесь.
Неожиданно Дабао тяжело вздохнул и сказал:
– Вот приедут они, увидят меня, неудачника, и не знаю даже, как к этому отнесутся.
– Какого тебя неудачника? Разве твоя жизнь не хороша?
– Такая жизнь – хороша? Глупости говоришь, всю жизнь неудачником был, кое-как прожил половину своего века и даже работой не обзавелся, сам не знаю, где оно – хорошо.
– Хорошо там, где свобода! Хорошо там, где большое пространство для развития!
– Ты сейчас по-иностранному говоришь. Я не понимаю.
– Не понимаешь ничего из этого?
– Не понимаю.
– Слово «свобода» ты понимаешь?
– Понимаю. Это когда я могу прокормиться, полагаясь на свое мастерство и силы, и делаю что захочу. Хочу не делать – не делаю, хочу сделать больше – делаю больше, хочу сделать меньше – притормаживаю, и никто мне не указ ни на земле, ни на небе, все от меня зависит. Конечно, это свобода.
– Разве это не хорошо?
– Но если положения нет, то ты не человек! Про пространство для развития и говорить тогда нечего.
– Ты сейчас начал ерунду нести. Есть положение или нет, будешь ты человеком или нет, это не зависит от какой-либо профессии, это зависит от натуры самого человека. Тебя, Ван Дабао, я знаю, и натура твоя такова, что чем бы ты ни занимался – тебя все уважают, никогда на себя позор не навлечешь.
– Настоящий заместитель начальника уезда – умеешь красиво говорить.
– Я правду говорю. – Чжун Хайжэнь захотел еще сигарету, после чего продолжил: – А что до этого пространства для развития, то оно тоже находится в тебе самом. Если хочешь довольствоваться тем, что есть, и стремиться только к тому, чтобы сытно поесть и тепло одеться, то этого легко достичь. Если же хочешь развиваться, то тут можно и великие дела сделать. Все дело в характере.
– Не хочу делать великое. Я и не смогу.
