– Ты совершенно способен на великие вещи, если только поставишь перед собой такую цель.
Дабао неожиданно рассвирепел и сказал со злостью:
– Ты не знаешь, я из поколения неудачников, мне столько лишений пришлось пережить! Я такой высокий, метр восемьдесят с лишним, а со мной такое сделали, что перед людьми головы не поднять и за спиной у них не выпрямиться. Я знаю, что судьба моя такая. А раз уж судьба, то быть неудачником до самого конца, и черт с ним. И не будет больше никаких других соображений.
– Да что же ты такие глупости несешь, – мягко сказал Чжун Хайжэнь. – Нам по сколько лет-то сейчас? Чуть больше тридцати. Что это за «наше поколение, наше поколение», о котором ты все время твердишь? Наше поколение – оно ведь долгое. И раз уж на то пошло, разве я меньший неудачник, чем ты? Только чем больше было неудач, тем больше я сопротивлялся. Я всегда помнил, как мы в детстве любили говорить: засохшее собачье дерьмо когда- нибудь снова увлажнится, будет и на нашей улице праздник. Никогда не нужно терять присутствие духа. И что, разве сейчас я не стал человеком?
– Куда мне с тобой сравниться!
– Ты сильнее меня. У тебя много лучших, чем у меня, предпосылок, только сила сопротивляться невзгодам до моей не дотягивает. Жить и быть человеком – как уж тут без неудач обойтись. Но что такое неудача? Это напильник. Она может затупить лезвие человека, а может сделать его острее. Ты помнишь, когда мы в школе учились, наш баскетбольный тренер Хуан Чжифу любил повторять: «Силой воли можно повергнуть и Лэй-гуна…[64]»
– Не упоминай о нем при мне! – вновь рассвирепел Дабао.
Чжун Хайжэнь замолчал, удивившись неожиданной вспышке ярости. У него появилось смутное подозрение, что между Дабао и Хуан Чжифу произошло что-то плохое.
Сейчас Хуан Чжифу был начальником уезда.
– Почему? – спросил он, поглядев на него через плечо.
– Это плохой человек, как слышу о нем – аж пригорает! – ругнулся Дабао, ерзая по скамейке так, что она жалобно скрипела.
Эту беседу не стоило продолжать, да и Чжун Хайжэнь не хотел знать слишком много. Один был ему начальником, второй – лучшим другом, а он оказался зажат между ними, в таком положении любой поступок чреват неловкостью и затруднениями.
Ночь была тиха. В высоком небе горели ясные звезды, а над землей стелилась завеса кобальтово-синего тумана. Ветер тихо шелестел в листве мелии. Вдалеке, на другом конце улицы, кто-то запел «хуагу»[65], брал то длинную, то короткую ноту, но слов не было слышно, только голос. Возле оросительной канавы кто-то стирал одежду и размеренно колотил по ней скалкой: «бац! бац!..»
– Не будем говорить о других, поговорим лучше о нашем деле, – сказал Чжун Хайжэнь.
– А что у нас за дело? – хриплым голосом уточнил Дабао.
И Чжун Хайжэнь поведал, что после распределения работы в уездном правительстве на его долю выпало заведовать промышленностью и местными компаниями, включая индивидуальных предпринимателей. Он изучил материалы и выяснил, что в Гуандуне, Чжэцзяне и Фуцзяни, прибрежных провинциях, как раз началось поветрие частных предпринимателей, и бизнес их развивается очень быстро. Он думал, что это благая весть, что появилась возможность. Чжун Хайжэнь предлагал Дабао ухватиться за нее, оседлать весенний ветер политики реформ и открытости[66] и стать пионером создания собственного дела. Он уже разузнал у сведущих людей, что сотейники и треножники Дабао отличного качества. Они пользуются хорошей славой в уезде, даже в Гуандуне и Фуцзяни о них знают. Он предложил Дабао учредить фирму, выйти на промышленные масштабы и создать собственный бренд. Он сказал, что как уполномоченный заместитель начальника уезда может предоставить все возможные политические льготы. А еще он сказал, что обдумал даже название фирмы, нужно назвать ее «Дадэ».
– Почему ты выбрал такое название? – тут же спросил Дабао.
Чжун Хайжэнь ответил, что его зовут Дабао, отца зовут Сяодэ, вот он и соединил слоги имен, и вместе получилось «Великая добродетель». Такое название наполнено внутренним смыслом, и потому его легко запомнить.
Дабао устремил взор в небо, затем помолчал, опустив голову, и сказал:
– Политический курс и правда настолько хорош, как ты говоришь?
– Я тщательно все изучил и исследовал и не стал бы тебя обманывать, – сказал Чжун Хайжэнь.
– Ты, конечно, не стал бы. Но не обманут ли там, наверху?
– Времена изменились, нельзя смотреть на настоящее глазами прошлого, этим только задерживаешь самого себя.
– Я уже торчу в самом низу социальной лестницы, куда уж больше задерживаться?
– Нельзя махать на себя рукой. Тебе достаточно лишь решиться на первый шаг, и я осмелюсь утверждать: перспективы у тебя бесконечные.
– Ты осмелишься утверждать?
– Конечно, я утверждаю. Потому что знаю тебя.
– Мы больше десяти лет не виделись, насколько хорошо ты меня знаешь?
– Ты честный человек, прямой, ты талантливый, ты готов отдать силы, готов учиться, характер у тебя хороший, с людьми ты ладишь, хоть и не виделись
