что люди здесь хоть и разбогатели, но в них по-прежнему был силен конкурентный дух. Они все стремились заработать.
Дабао бродил по улице, не в силах уйти с нее, но был поглощен собственными мыслями, все время думал о той комнате в гостинице, где они остановились. Та уличная женщина выглядела очень кроткой. Как такие женщины выбирают подобное средство к существованию? И неизвестно, откуда она родом. Хуэй Маото говорил, что все эти люди не местные. Отовсюду приехали – из Сычуани, из Гуйчжоу, из Хунани. А есть и дунбэйские. В книгах вот пишут, что в новом Китае[81] от проституток и следа не осталось, откуда же они сейчас взялись? Менялись-менялись и вернулись туда, откуда пришли. Дабао подумал о том, как Хуэй Маото сейчас кувыркается на кровати с этой женщиной; сердце его сразу охватил жар, во рту пересохло, и нестерпимо захотелось пить.
Он почти уже пожалел, не стоило отказываться настолько решительно.
И тут же с яростью выругался про себя: «Едрить твою мать!»
Потом Дабао присел на уличную скамейку. Ему немножко хотелось пить, немножко хотелось есть, он уже чуть-чуть устал, но вот двигаться совсем не хотелось, поэтому он тихо докурил оставшуюся половину пачки. Вскоре нашелся Хуэй Маото. Дабао увидел, что глаза его горели и пребывал он в приподнятом настроении.
– Кончил?
– Кончил.
– И как?
– Понравилось.
Дабао лениво поднялся, и они вдвоем откушали морепродуктов в ближайшем ресторане кантонской кухни, после чего прогулочным шагом вернулись в гостиницу.
В номере царил кавардак. Покрывала на обеих кроватях были скатаны в ком, простыни измяты, на полу валялись несколько смятых использованных бумажных салфеток, а прикроватная тумбочка была сдвинута к изножью кровати. Комната представляла собой сцену совершенного побоища или разбойного нападения. Только заступив ногой внутрь, Дабао тут же развернулся и вышел в коридор. Он вошел только после того, как Хуэй Маото прибрался. Лицо Дабао было мрачным.
– Не дуйся, не дуйся, – хихикнул Хуэй Маото. – Братишка твой сегодня заходил в покои новобрачных, считай, что праздник у него.
– Что за бред ты несешь, какой еще праздник?
– Даже если с проституткой покувыркался, все равно же супружнее дело. А раз было супружеское дело, то большой ли малый, а все праздник.
– Да что за вздор ты тут городишь!
Ругнувшись, Дабао тем не менее улыбнулся. Он хотел присесть, но увидел забытое на диване использованное полотенце. Это показалось ему грязным, и он не решался больше находиться рядом. Он вновь оглядел покрывала на обеих кроватях – оба были в беспорядке.
– И где мне прикажешь сегодня спать? – разгневанно спросил он.
Он знал, что кровать, на которой спала проститутка, – это табу, он не хотел запятнать себя несчастьями в довесок к своему обычному невезению.
Хуэй Маото не понял, в чем дело, и сказал:
– Каждому по кровати, можешь спать на какой хочешь.
– Ни на какой не буду спать, – ответил Дабао.
Хуэй Маото предложил позвать коридорного и поменять белье.
Тот не согласился.
Хуэй Маото предложил ему переселиться в другой номер.
Он и на это не согласился.
У Хуэй Маото закончились варианты.
– И что ты предлагаешь? – спросил он.
Дабао не ответил, а побежал к служебной стойку, где потребовал одеяло и циновку, расстелил ее на полу и улегся там.
Он неожиданно ощутил, насколько утомительным выдался день и как же хорошо наконец-то улечься.
Хуэй Маото, сгорбившись, сидел на кровати.
– Я виноват перед тобой, – сказал он.
Дабао почувствовал, что чуть перегнул палку.
– Такой я человек, – объяснил он. – Родился ущербным, на этих узеньких коротеньких кроватях не могу спать – на них ног не вытянешь, мне на полу удобнее. – Помедлив, он досказал: – В те годы мы в изоляторе несколько месяцев спали на полу, и разве это было не превосходно? Я тогда еще уступал тебе соломенную циновку.
– О, я еще помню.
– Как же можно не помнить! На всю жизнь запомнишь.
