Дабао не хотел идти к Чжун Хайжэню, но тот пришел к нему сам. В тот вечер Чжун Хайжэнь явился прямо к нему домой. Дабао как раз отдыхал под мелией, росшей на заднем дворе возле мастерской. Тан Хунвэй вышла к нему во двор сообщить о госте и позвала в дом, на что он категорически отрезал:
– Не пойду!
Нет так нет, Чжун Хайжэнь не настаивал. Допив маленькими глотками чай, он попросил передать Дабао сообщение:
– Некоторые вещи решаю не я. Мне неудобно говорить о причинах. Скажи Дабао, что мастерскую все-таки нужно расширять, и когда он захочет купить землю, если ему удобно, надеюсь, он все-таки сообщит мне об этом.
Услышав эти слова, Дабао медленно зажег сигарету, набрал в рот дыма, но не произнес ни слова.
Пару дней спустя Хуэй Маото сказал Дабао, что обо всем разузнал. Восьмиглазого поддерживал, конечно же, начальник уезда Хуан Чжифу. Собрание в тот день было не чем иным, как разыгранным спектаклем. Ван Циншэн же, будучи далеким от дел бюро человеком, принял это представление за чистую монету. Хуан Чжифу отправил его вести заседание и по окончании велел передать ему отдельный доклад. Ван Циншэн тогда еще слегка удивился, ведь такого рода дела не входили в его компетенцию, зачем же его отправили проводить собрание? Он так же, как и Дабао, понял, что Восьмиглазый врет, и почувствовал, что остальным выступавшим тоже доверия нет и что один только Дабао был честен. Он склонялся принять решение именно в его пользу. Никто не предполагал, что, услышав это, Хуан Чжифу помрачнеет и начнет его поучать:
– Один собирается инвестировать пятьдесят миллионов, а другой – всего миллион, очевидно, кто из них крупная рыба, а кто малек. Неужели ты откажешь большой в угоду маленькой?
Ван Циншэн только что был повышен до заместителя начальника уезда с поста начальника комитета по реформе и развитию и добился этого места с помощью Хуан Чжифу. Даже когда Хуан Чжифу поучал и бранил его, он мог только послушно внимать, не смея вымолвить и слова. И потом, он был неглупым человеком, можно ли было не уловить мысль Хуан Чжифу? Поэтому, когда он прибыл на рабочую встречу с начальником уезда, его первоначальные намерения кардинально изменились и он твердо стоял на том, чтобы отдать землю Восьмиглазому. Чжун Хайжэнь, против обыкновения, не пошел на компромисс. Поскольку его назначили на временную должность, как резервный закаляющийся кадр, он всегда был крайне осторожен в словах и делах, всем угождал и ни с кем не спорил. Однако на этот раз он разволновался и заметил, что занимается этой работой уже шесть или семь лет, ему знакомы частные предприниматели и специализированные хозяйства уезда, и он никогда не слышал, чтобы у кого-нибудь был такой мощный капитал. Кроме того, отголоски славы Восьмиглазого дошли и до него, а потому он представлял себе, что это за социальный отброс, но откуда же у такого пятьдесят миллионов на эту землю? Он сомневался, что Восьмиглазый будет что-либо делать на этом участке. Чжун Хайжэнь всеми силами ратовал за то, что неважно, с точки зрения ли поддержки активного и здорового развития уездных брендов, или уездного малого и среднего бизнеса, в любом случае необходимо отдать эту землю Ван Дабао, позволить ему расширить производство, вырасти, окрепнуть и сделать продукцию бренда «Дэда» еще более славной. Ван Циншэн и Чжун Хайжэнь долго не могли договориться, и в итоге последнее слово пришлось оставить за начальником уезда Хуан Чжифу. Разумеется, в результате землю отдали Восьмиглазому.
Хуэй Маото более всего не предполагал, что, получив землю, Восьмиглазый передаст ее кому-то еще. Никто не знал, что человек тот был связан с начальником уезда Хуан Чжифу. Не ведал никто в правительстве, а простые люди в городе и подавно. Человек этот был мужем одной из дочерей двоюродной тетки Хуан Чжифу, и работал он заместителем начальника отдела в соседнем уезде. Имени этого человека Хуэй Маото упорно не желал называть.
Хуэй Маото неожиданно обнаружил, что Дабао смежил очи и заснул. Он пихнул его:
– Ты что, меня не слушаешь?
– Я слушаю, – ответил Дабао, проморгавшись. – Только мне не нравится это слышать.
– Тебе не нравится слышать, а мне не нравится рассказывать! – ответил Хуэй Маото.
– Так зачем же ты мне рассказываешь?
– И правда, зачем же я тебе рассказываю? Ах да, я к тому, чтобы ты больше не держался за эту землю, найди себе другой участок.
– Я больше не хочу покупать землю.
– Как, ты больше не собираешься строить новую мастерскую?
– На кой мне мастерскую строить, мне не хватает на еду и одежду, а у тебя еще совести хватает дразниться!
– Не будешь строить – и хорошо. Я вообще-то сегодня пришел в основном затем, чтобы сказать, что я ухожу из компании. Не буду больше работать.
– Почему? – чуть изумленно спросил Дабао, округлив глаза.
– В двух-трех словах не скажешь, – ответил Хуэй Маото. – Я просто больше не хочу работать на износ и душу выкладывать, чтобы в поте лица заработать денег.
– Мы и правда работаем на износ, но зато совесть чиста и на душе спокойно.
– А на кой мне сдалось такое спокойствие? В руку деньги идут, а не спокойствие. Скажи мне, те, кто имеет шальные деньги, им разве не спокойно на
