– Мир во всем мире! Восемь!
– Всё, всё, хватит пожеланий! – крикнул из сугроба Рабинович.
– А как же вы? – спросил я Радлову и ее подругу Ермолаеву.
Девушки молчали, недоуменно глядя друг на друга.
– Глинтвейн остынет! – крикнула Радлова. – Считай!
– Девять! Десять! Одиннадцать! – закричали все хором.
– Стойте, стойте! – крикнули мужчина и женщина из соседнего номера. – Подождите нас!
К нам подбежали еще люди из других коттеджей. Но я уже махнул рукой.
– Двенадцать!
Начались крики ура, поцелуи – и я медленно, тихо и маленькими глотками выпил этот быстро остывающий глинтвейн. Ничего вкуснее в жизни я потом уже не пил. Нигде.
бубнил поэт Геннадий Рабинович[2].
Тимофеев и его девушка прикорнули на диванчике. Подруга Ермолаева и ее мальчик Сережа целовались в ванной (уже около часа). Иван Дроздов, зиц-председатель, с девушкой и собакой, пошел в номер к каратисту, предварительно строго спросив у меня, есть ли там горячая вода.
Оля слушала Рабиновича, как зачарованный странник.
– Пошли погуляем? – спросил я шепотом.
Мы вышли в лес с Леной Радловой и медленно побрели по тропинке, скрипя снегом.
– Ну что? – задал я свой самый глупый вопрос. – Как настроение?
– Я счастлива… – просто ответила Радлова. И без перехода добавила: – Только ты это, Лева, уезжай прямо с утра…
Я сделал вопросительное лицо.
– Ну видишь, тут все равно ночевать негде. Народа слишком много.
– Слушай, Лен. А если я не хочу?
– Ну мало ли, что ты не хочешь… Не порть мне настроения, пожалуйста.
И мы надолго замолчали.
– Ты какая-то слишком прямая, – сказал я, когда мы уже подходили к корпусу.
– Как доска?
– Нет. Как электрический провод, – сказал я и попытался ее обнять.
– Давай на веранде посидим, – тихо попросила она. – А то холодно, из носа течет.
– Ну ладно…
Мы вошли на веранду. Она села в кресло, а я на подлокотник.
Подлокотник мгновенно сломался.
Радлова захихикала.
– Не везет тебе сегодня…
Но она все же была настроена целоваться, это я понимал.
В этот момент в соседнем номере, где жили взрослые мужчина и женщина, женский голос отчаянно зарыдал. Рыдания были настоящие, не туфта, это я сразу понял и испугался.
– Ой… – сказала Радлова и отодвинулась.
Я замер. Я напряженно думал, что же означает этот момент в моей жизни. Почему именно сейчас эта женщина зарыдала.
А она продолжала рыдать и рыдать.
– Может, выпила лишнее? – спросил я шепотом..
– Да нет… – прошептала Радлова. – Это что-то не то.
– Постучаться?
– Да нет, погоди…
Мы сидели в темноте и слушали эти душераздирающие звуки.
Наконец парочка вышла на веранду. Мужчина молча закурил. Она продолжала всхлипывать.
