Оба были в свитерах, но в тапочках на босу ногу.
Нас с Радловой они не заметили.
Наконец женщина дрожащим, звенящим, полным страсти и отчаяния голосом сказала:
– Знаешь что? Я тебя просто ненавижу.
Потом она вошла обратно в комнату и хлопнула дверью.
– Кошмар! – сказал мужчина и не пошел за ней.
Потом он увидел нас.
– Ребят, вы нас извините, пожалуйста… Тут такое дело…
– Извините вы нас. Мы тут случайно оказались, – сказал я примирительно.
Радлова враждебно молчала.
– Я ей ничего плохого в общем-то не сделал, это у нее просто нервы. Извините, что испортили вам Новый год. Ну вот… такие дела.
Он накинул какой-то ватник, что висел на веранде, сунул ноги в чужие валенки и зашагал куда-то в ночь.
– Я теперь целоваться не могу… – прошептала Радлова. – Извини…
– Пойдем свечку зажжем, – сказал я. Я знал, что Радлова привезла из дома свечи.
В номере вкусно пахло глинтвейном. Все спали.
Мы зажгли свечку и долго сидели над ней, просто взявшись за руки. Целоваться больше в эту ночь даже не пробовали.
Дача в Фирсановке
Вера Брезикайте (1962 г. р., русская, не замужем, из семьи военных, член ВЛКСМ с 1979 г.) родила первого ребенка по советским меркам довольно поздно, то есть в 28 лет, и в консультации ее сразу записали как «старородящую», что вызвало ее глубокое изумление (переходящее в сильный гнев).
Всем знакомым (ну почти всем) она об этом рассказывала с саркастическим смехом, однако на нее смотрели странно, советовали не волноваться и говорили, что вообще это «пустая формальность» и что обращать внимания не следует.
Ну не следует так не следует…
Рожала она тяжело, непросто рожала, хотя беременность переносила легко и с песней. Но девочка родилась здоровая, тяжелая (3670), так что все эти мучительные довольно часы: сильные схватки, угрюмство санитарок на следующий день, постродовая боль и тяжелое забытье после, а также другие сложные моменты – они как-то забылись, и осталось лишь ощущение, что «да, было непросто», но с другой стороны, просто и не должно было быть – чего ж тут простого?
…Когда ребенку исполнился год, задумались о том, что хватит сидеть в городе, надо выезжать «на природу».
Сережа поехал по Ленинградскому направлению, завернул в Фирсановку, где когда-то снимали дачу его родители, и нашел этот дом. Дом был большой, двухэтажный, зимний, с садом, теплым туалетом и водопроводом, дорогой, но они быстро нашли выход – снять его на две семьи, и не на лето, а на целый год.
Подруга Лена Коноплева тем летом тоже родила (мальчика) – и теперь тоже томилась в своем Теплом Стане, на девятом этаже блочного дома. Это была золотая идея – вдвоем легче, вдвоем дешевле, вдвоем веселее.
Главное – не ссориться.
…И они, конечно, не поссорились. Не поссорились ни разу: ни когда у ребенка Коноплевой пошла густая сыпь по всему телу и она ходила вся на нервах из угла в угол, не зная, как быть с врачом. Не поссорились и тогда, когда муж Брезикайте сильно выпил на дне рождения одноклассника и не привез обещанных бумажных подгузников (а обещал три коробки).
Ну, словом, были такие моменты, когда хотелось побыть одной и пережить случившееся.
Но их было мало.
Больше было как раз других моментов.
Поздний медленный завтрак на застекленной веранде, где было довольно холодно, выходили даже иногда в верхней одежде, подруга Коноплева где-то на чердаке нашла настоящий ватник, отстирала и щеголяла в нем – да, в верхней одежде, но при этом в тапочках на босу ногу и в ночных рубашках, растворимый кофе, медленные разговоры о том, как прошла ночь, что будет сегодня, и вот эти замерзшие деревья за стеклом – медленно оттаивающие ветки, выпускающая пар земля, запотевающее через час их медленного сидения оконное стекло, потом последние в этом сезоне снегири, скачущие в поисках семечек, они бросали им эти семечки прямо на землю, не имея нормальной кормушки (пластиковых бутылок тогда еще не было в ходу), ходьба по участку в резиновых сапогах, книги, а ты что читаешь, а я вот это…
Здесь было совсем другое время, чем в Москве, как будто стеклянное, серебряное как вода, до краев наполненное событиями. Переехали они, кстати, даже не дожидаясь лета, прямо в марте, как только нашли вариант.
Коноплева ей говорила:
