главаря банды…
Она виновато улыбнулась, даже чуть присела в полупоклоне.
– Прошу прощения, ваше высочество. Даже, ваше величество, как вас там у себя зовут. Но вы в самом деле необычны…
– В вашем мире, – уточнил я. – А в моем таких, как я, больше, чем гусей в богатой усадьбе.
– Не верю, – возразила она. – Вы человек необычный!
Я спросил с иронией:
– И не страшно пригласить такого вот, вожака разбойников, в свою спальню?
Ее щеки чуть заалели, бросила беспомощный взгляд в сторону дальней стены, близь которой раскинулось роскошное ложе под высоким балдахином из голубой ткани.
– Здесь не спальня!
– Когда такие мелочи останавливали солдат, – заявил я нагло. – Ладно, вашу спальню осматривать не буду, и не просите, и не уговаривайте…
Она бросила на меня озадаченный взгляд, а я сел за стол. Принцесса молчит, а пошел с козырного туза, что так впечатляет женщин: создал изящнейшие фужеры из безумного тонкого стекла и украшенного рисунками из золота, а сверху двумя полосками, а то не заметишь края и хряпнешься зубами.
Она затаила дыхание, хотя уже видела, как я делал в прошлый раз, когда вломился к Джонатану Кавендишу, королевскому магу второго допуска.
Я наполнил фужеры шампанским, расставил по столешнице нежнейшие пирожные, восточные сладости и прочую хрень, на которую так падки женщины, да и мы тоже, хоть и не выказываем вида.
– Перед тем, – сказал я, – как потащите меня в койку, нужно перекусить, потом будет некогда. Что, вам не нравится шампанское?
Она осторожно взяла фужер, пригубила чуть, пузырьки стремительно поднимаются со дна и стенок наверх, такие же блестящие, как глаза принцессы, подпрыгивают, красиво лопаясь и брызгая мельчайшими капельками ей на нос.
– Оно красивое, – ответила она зачарованно.
– Женский ответ, – заметил я.
– А какой мужской?
– Наверное, – ответил я, – насчет недостаточной крепости… Лопайте пирожные. А то ваш дед скажет, что спаиваю малолетку в гнусных целях совращения несовершеннолетней.
Ее щеки заалели сильнее, но удержалась от ответа, и только когда справилась с первым пирожным, проговорила прежним детским голоском:
– Он не дед… Дед – это дряхлый старик, а он сильный, отважный и мудрый император.
– А что насчет отца? – перебил я. – Я варвар, да еще северный, что всем варварам варвар, мне спрашивать можно все, я по натуре бестактен, грубый и любопытный, что прикрываю любознательностью.
Ее взгляд потускнел, даже голову опустила, из груди вырвался легкий вздох.
– Он в изгнании, – ответила едва слышно. – Дурные люди подбили на попытку захвата власти. Дескать, отец уже стар, а он молод и силен, готов править мудро.
– Понятно, – сказал я. – Парижские тайны мадридского двора, это сплошь да рядом в вашем развращенном мире… Вот эти пирожные подсластят горечь, а глоток вина заставит ее забыть вовсе.
Она машинально взяла другой фужер с темно-красным вином, взглянула в удивлении.
– Мне такое пить еще не разрешают!
– Тогда не пейте, – ответил я мирно. – Старших нужно слушаться.
На ее милом личике отразилось колебание, то ли не пить, то ли заявить, что уже взрослая, но осторожность пересилила, сказала рассудительно:
– Да, старших слушаться надо.
Здесь был и очень далекий намек на то, что я тоже старший, и напоминание, что она вот такая послушная, потому, поколебавшись и все еще выжидая, что я скажу, вдруг да разрешу выпить хоть полбокала, но я придвинул ей хрустальную вазочку с сахарным печеньем, что просто тает во рту.
– Тогда вот это. Детям можно.
– Благодарю вас, – произнесла она церемонно. – Вы очень любезны.
– Я такой, – сказал я хвастливо. – Не сразу за пазуху, а сперва комплимент, а уже потом за афедрон… Мы солдаты, люди простые и честные, не говорим, а делаем!.. И вот этот изумительный зефир в шоколаде, здесь такого нет. Как бы эксклюзив, хоть и не знаю, что это за слово такое красивое, как петух с вот таким хвостом, как шляпа у сэра Молера.
Она поглядывала на меня боязливо, а я неспешно смаковал красное вино, рассматривал ее с удовольствием, чистую и нежную, но уже знающую какие- то обязанности члена императорской семьи, а еще то, что эти обязанности превыше всего на свете.
Вино сладкое и слегка терпкое, хорошо-то как чувствовать себя умудренным рядом с таким птенчиком, которого даже со всеми его хитростями видишь
