самое мы уже наблюдали в Делавэре?» Мужчина в черном костюме хотел сказать, что, дескать, у этого парня из Канзаса тоже совсем не было друзей. Но мне никогда не забыть, как Макс плакал по телефону — у Джейка был настоящий друг. Как можно их сравнивать?!
Тут я замечаю, что держу в руке мобильник. Ну и кому, интересно, я собирался звонить? В дверь стучат. Я вздрагиваю и, захлопнув крышку мобильника, иду открывать. Передо мной стоит Джен с красными от слез глазами и бледным осунувшимся лицом.
— Можно, войти?
Я киваю.
Я шире открываю дверь, давая ей возможность пройти внутрь, и немедленно вижу сверкающие вспышки фотоаппаратов. Журналисты в упоении снимают, как в мой дом входит «какая-то женщина». Замечательно.
Я сажусь на стул, не предложив гостье присесть, и она остается стоять. Когда я поднимаю на Джен глаза, она плачет. Все вокруг меня плачут. Моя жизнь в последнее время превратилась в бесконечный океан слез.
— Ты слышала, что произошло сегодня в Канзасе?
— Да, — шепчет она. — Саймон, я хотела удостовериться, что с тобой все в порядке.
— Журналисты считают этого парня подражателем, якобы всё случилось из-за нас.
Второй раз я невольно называю себя причастным к трагедии. Хотя, по большому счету, так оно и есть. Никто, кого она задела хоть краем, не сумеет теперь освободиться от нее, никогда.
— Журналисты стремятся, во что бы то ни стало, объяснить происходящее. Все делается именно для этого, как будто если люди разложат все по полочкам и наклеят соответствующие этикетки, они смогут спокойно спать по ночам… Я и сама раньше так делала. А теперь вижу, как ужасно это выглядит со стороны. Окружающие готовы клевать нас, пока мы беззащитны, беспомощны, только потому, что это позволит им чувствовать себя лучше. Они хотят препарировать нашу боль, чтобы убедить себя в том, что сами обладают иммунитетом к ней. Это все равно как если бы человек, страдающий ужасной болезнью, нашел кого-то, кому еще хуже, и начал спрашивать его: «Почему? Почему тебе еще хуже, чем мне? В чем отличие между нами? Скажи мне, потому что тогда я смогу пойти домой и почувствовать себя лучше, в то время как ты останешься здесь и умрешь».
Джейн плачет, пока все это говорит. Я хочу встать, прижать ее к себе, почувствовать ее рядом. Но как я мог ее утешить, если сам опустошен?
А она продолжает:
— Знаешь, давно подмечено: если где-то происходит самоубийство и местные СМИ начинают мусолить это событие, то уровень суицида в регионе незамедлительно подскакивает. Это уже доказано. Детям запрещают покупать сигареты, потому что это может убить их много лет спустя. Но никто не запрещает им смотреть новости, хотя это может убить их всего за три дня.
— Джен, милая, успокойся, — говорю я, чувствуя, что она заводится.
— Нет, в самом деле. Если этот принцип работает с самоубийствами, так почему бы ему не сработать и в случае массового убийства? Всегда найдутся дети, которые находятся на грани. Разве нам не следует быть осторожнее, чтобы не подтолкнуть их к роковой черте? Журналисты утверждают, будто тот парень в Канзасе вдохновился примером Мартина-Кляйна. Но, может, если бы эти стервятники-журналюги помалкивали, а не возносили несчастных безумных детей до уровня суперзвезд, ничего бы и не произошло?
— Все уладится, — произношу я беспомощно, не чувствуя в себе сил, чтобы утешить Джен. — Все будет хорошо. — Мои слова падают в пустоту.
— Нет, не будет! — резко бросает Джен и вскидывает руки, закрывая лицо. — О, господи. Прости меня, Саймон. — Она пытается засмеяться, но в ее смехе нет и намека на веселье. — Я же пришла сюда, чтобы поддержать тебя.
Не желая больше сдерживаться, я встаю и обнимаю Джен. Мои руки смыкаются за ее спиной. И я представляю себе репортеров, подглядывающих в наши окна, отпускающих язвительные шуточки и торопливо делающих снимок за снимком, дабы подтвердить мою супружескую неверность. Что скажет Лэйни, когда увидит их? Я отстраняюсь от Джен, не в силах поднять на нее глаз. И тихо говорю:
— Извини, мне нужно побыть одному.
Джен бледнеет еще сильнее, но кивает. И пятится к двери.
— Джейк не делал этого, — внезапно выпаливает она. — Он прекрасный парень. Самый лучший. Не позволяй никому убедить тебя в обратном. Не позволяй, слышишь? Обещай мне!
Я молча смотрю на нее.
— Обещай мне, Саймон! Я требую! — почти кричит Джен. Ее сотрясает дрожь. — Не позволяй им заставить себя усомниться в родном сыне!
Бедная Джен. Она опоздала. Я и без того уже собрался с силами и пришел в себя. Джейк никогда бы не сделал ничего подобного. И я знал это с самого начала.
— Не уходи, — прошу я. — Видишь ли, какое дело…
— Что такое?
— Мне нужна твоя помощь.
