засвидетельствовать чудо, оказывались обычными психопатами в поиске чужого внимания. Ни разу ему не встретился человек, который действительно смог бы продемонстрировать хотя бы одну суперспособность в лабораторных условиях. При этом он ведь не был скептиком, его целью было не уличить, а найти хоть крупицу, хоть отблеск, хоть жалкое подобие такого дара. Он изо всех сил помогал пришедшим людям, предоставлял им столько времени на эксперимент, сколько требовалось. Некоторые добровольцы оставались в его лаборатории на несколько суток. Но ничего. Ничего вообще.
Он разочаровался. Но к тому моменту были изданы книги, защищена кандидатская и почти написана докторская, проведено сотни конференций. В общественном сознании его имя теперь было прочно связано с поиском и попытками объяснить сверхъестественное. И ему еще повезло, что с подобными интересами он ухитрился не стать маргиналом от науки, как большинство искателей этого призрачного клада, а остаться в мейнстриме.
– Моя дочь мертвых слышит. – Женщина сбивчиво рассказала ему об обоих случаях, стараясь ничего не упустить.
Когда-то такой рассказ спровоцировал бы выброс адреналина. Врач бы забегал по кабинету, лично принес бы для чудо-девочки самое дорогое пирожное из больничного кафе, заставил бы ассистентку распечатать все опросники. Сейчас же он просто внимательно слушал, подперев щеку рукой. Консультация была оплачена, мать бедной «чудо-девочки» производила впечатление человека в затяжной депрессии. Человека тонущего, которому нужно себя спасать, а не удобрять свою самооценку сладким ядом иллюзий о том, что ее дочь гениальна.
К нему много подобных несчастных детей приводили. С тех пор как в прессе стало модно муссировать тему детей-индиго, каждый второй неудовлетворенный реальной жизнью родитель вдруг начинал распознавать признаки запредельного дара у собственного ребенка. Фактически у всех таких родителей была одна цель – самоутвердиться и начать паразитировать на растущей славе своего ребенка. У некоторых даже получалось. Больше всего в таких случаях было жаль детей.
– Но ваша девочка могла услышать обрывки разговоров, – возразил врач. – Мы часто недооцениваем внимательность детей.
– Не могла! – твердо сказала женщина. – Я совершенно точно никогда не упоминала о своей матери. Старшая дочь была слишком мала, когда мама умерла. Она ее не помнит. Младшая бабку и вовсе не видела… И про ребенка моего неродившегося неоткуда было ей узнать. Срок ведь был очень маленьким. Я и не знала, конечно, мальчик или девочка. Но точно помню, что в самом начале думала – вот будет мальчик, и назову его Алешенькой. А Настя откуда-то об этом узнала.
– Скажите, сколько часов в день вы обычно спите? – внезапно спросил врач.
– А что? – растерялась женщина. – Ну, у меня дети, работа… Жизнь какая-то личная. Много не получается. Часов пять, максимум шесть. По выходным наверстываю. Зачем вы спрашиваете?
– Очень советую вам почитать о конфабуляции.
– О чем? – нахмурилась она.
– Конфабуляция, – терпеливо повторил врач. – Ложные воспоминания. Человек начинает вспоминать вымышленные события, которые никогда в его жизни не происходили.
– Да за кого вы меня принимаете? – предсказуемо вышла из себя женщина. – Мне рекомендовали вас как самого лучшего в Москве специалиста по этому вопросу, а вы….
– Так и есть. Поверьте, другие врачи скажут вам то же самое. Еще и в более жесткой форме. Посмотрите на себя – вы истощены. Вам надо больше заниматься собою – пить витамины, больше спать, гулять на свежем воздухе. Это самое лучшее, что вы можете дать своей дочери.
– И вы даже не поговорите с ней?
Врач нехотя согласился. Ему было жаль молчаливую большеглазую девочку, явно привыкшую быть в тени амбициозной матери. Она была слишком спокойной и серьезной для ребенка такого возраста.
На столе появились карты Зенера – разноцветные карточки с разными символами, с помощью которых человечество уже почти век пытается отличить ясновидящих от шарлатанов. Врач показал Насте картинки, а потом перевернул карты рубашками вверх и попросил найти все красные треугольники в колоде. Девочка не нервничала и вообще держалась так, словно подобные собеседования были для нее чем-то будничным. У нее был такой рассеянный и пустой взгляд, что в какой-то момент он даже посветил ей в глаза ручкой-фонариком, проверяя реакцию зрачка и заподозрив, что сумасшедшая мать пичкает ребенка транквилизаторами.
Настя обнаружила всего два треугольника из шести, для доктора этого оказалось недостаточно.
Затем на столе появились фотографии – портреты людей. Врач попросил ее определить, кто из них умер не своей смертью, кто – спокойно дожил до старости, а кто здравствует и по сей день.
– Так не делается, – наконец подала голос девочка. Она говорила так тихо, как будто осенняя высохшая трава шелестела. – Фотографии не говорят. Говорит место, где человек умер. Кости его.
– Прости, милая, костей у меня с собой сегодня нет, – пошутил доктор, но девочка не ответила на его улыбку.
В итоге Насте и ее матери пришлось уйти ни с чем. На прощание врач выписал им талон на консультацию к хорошему детскому врачу.
– Я не возьмусь ставить диагноз, но у вашей дочери очевидная задержка психического развития. И я бы заподозрил расстройство аутического спектра.
