О-о-о, неплоха добычка, неплоха… Дед усмехнулся, подойдя ближе. Красавец, что и говорить. Метра два – два с половиной от носа до хвоста. Усы, иглы, плавники, килограммов тридцать мяса, не меньше, и кожа. Все в дело, все для людей.
Сом еще трепыхался. Пробитый острыми гарпунами, рвался, калеча самого себя и глубже погружая в плоть зазубренные крылья оружия. Трое ребят, держа в руках ружья с большими катушками, равномерно и по очереди подтягивали тварь воротками. Дед приложил руку к глазам, рассматривая реку. Очки только помешали бы, приходилось, невзирая на солнце, смотреть как есть. Но он не жаловался.
Так, что у нас тут? Спокойно? Ну да, спокойно. По воде проходили небольшие буруны, но пока никто не приближался к их улову. Хотя…
Дед щелкнул пальцами, привлекая внимание Игорька, стоявшего с гвоздометом поблизости. Ткнул пальцем в сторону особо ретивого белого пенного следа у самой поверхности. Игорек вскинул оружие, несколько раз подряд стукнуло с шипеньем. Гвозди, остро блеснув жалами, нырнули в воду. Бурун, как и следовало ожидать, немедленно ушел на глубину. Молодые ужедавы – глупые, голодные и жадные. И пугливые. И это хорошо.
– Насаживай! – позади суетились, торопясь быстрее закончить лов. – Давай, давай, пацаны, не спите.
Дед оглянулся, опуская на лицо маску с тонированными стеклами очков и поправив ткань на оставшейся части лица. Солнце блеснуло на перьях острог. Двузубые металлические жала, вязко чавкнув, закончили дело, добив сома и помогая вытаскивать его на волокушу. Игорек, закинув гвоздомет за спину, уже поливал песок перед склизким рылом речного чуда, помогая его скольжению. Стоило поторопиться. В темноте переправляться через протоку куда опаснее.
Ребята сопели, помогали острогам тяжелыми крючьями, продев их в жабры. Жабры – единственная часть сома, что оказывалась бесполезной. К сожалению.
Кожу, аккуратно сняв и выделав, – на обувь и одежду. Хорошие куртки, штаны, сапоги и даже рукавицы, что и говорить. Если все сделать правильно и подшить с исподу что-то мягкое и теплое, так стоит очень дорого.
Усы и позвоночник, выварив, прокипятив в нескольких интересных отварах, тоже в дело. Мечехлыст, что и говорить, прямо визитная карточка их общины. Гибкая, жесткая струна с острыми гранями пришлась по душе многим в округе, включая торговцев-речников. Хотя это Деда не особо радовало. Спины бедолаг, сидевших на веслах у многих торгашей, пестрили разными шрамами. Следы от мечехлыстов он научился определять быстро.
Иглы употребляли для обороны. Вместо стрел. Только приладь оперение – и все, стреляй в любую не защищенную панцирем живность. Входили те хорошо, а за счет мелких зубчиков по краешкам – выходили куда хуже. Попал, так не выдернуть даже тому, кто на двух ногах, и головой не просто ест, а думает.
Из плавников и оперенья хвоста женщины делали красивые веера. Ну надо же, подумалось Деду как-то, вокруг черт-те что уже двадцать лет подряд, а эти все туда же. Из раковин, что последние лет пять несли жемчуг, понатаскают прозрачно-молочных камушков, наклеят в промежутки межу лучами, выкрасят тонкую кожу в несколько цветов, закрепят растопыренные перья, и вуаля… И ведь торговцы покупают, не скупясь. Раз так, то что выходит? Кому- то оно надо?
Ну, и мясо, куда без него? Вымочить в соли, разрезать на тонкие пластинки, высушить на ветру. Или в уху, та сразу становится жирная, наваристая. Или в редкие праздничные пироги, весной и осенью, когда торговцы привозили муку откуда-то с низовьев.
Полезная рыба – сом… Дед сплюнул. И опасная. У них, с Базы, сомы забрали за время Беды пятнадцать человек. Семерых крепких мужиков-сталкеров, пятерых зазевавшихся на реке женщин. И трех детишек, главную надежду островка.
С того берега, подражая клекоту скопы, несколько раз крикнули. Все верно, пора возвращаться. Дед закрутил рукой в воздухе, показывая в сторону лодок. Ребята, быстро и слаженно собирая добро, двинулись вперед по песку. Дед перевесил свой любимый «семьдесят четвертый» со спины вперед и пошел за ними.
Лодки, три штуки, с веслами, покачивались у противоположной стороны косы. Коса, длинный песочный язык, протянулась почти на километр. С того берега – поселки у Ширяево, с этого – острова. Один из них – дом, Соленый. Базы отдыха, давно слившиеся в одну.
Берег острова надежно прикрывали вбитые сваи с торчащими острыми штырями. Опасаться стоило всегда и всех. Хоть мутировавших животных, хоть людей. Только в трех местах, где виднелись пирсы, можно было подплыть, пройдя между заграждениями и пыхтящими паром боевыми лодками, выполняющими заодно и роль ворот.
Волокушу с сомом затащили в самую большую лодку, тронулись. Оставшиеся две, маленькие ялики, подгребали с краев. Защищали самую большую группу людей и саму добычу. Дед сидел в левой, косился на воду.
Ребятки загребали исправно, чуть слышно сопели, привычно сгибаясь-разгибаясь. Плыть всего ничего, метров двести-триста. Так-то раньше… хоть в свое удовольствие бери летом и переплывай. А сейчас?
И сейчас приходилось плавать, и нырять, и удить, и даже ходить с бреднем. Что раньше из опасного-то что было? На стекло битое напороться, на гвоздь, в ямку провалиться и ногу подвернуть. Ну, или ту же ногу судорогой сведет посреди холодной протоки, и тут как повезет. И, опять же, а сейчас?
Ужедавы, чертовы змеюки, вымахавшие до размеров анаконды, виденной дедом пару раз в столичном зоопарке тогда, до Беды. Сомы эти чертовы, усатая напасть, что и говорить. Жаболюды, появляющиеся откуда-то от Города. Щуки, как Бог свят, превратившиеся в истинных крокодилов, даже плавники стали другими. Тьфу ты…
