Барка, закрывавшая вход со стороны косы, пыхтя дизелем, отошла. Мужики, караулившие с одним из двух пулеметов и несколькими гарпунными недопушками, приветливо кивали ребятне. Как же, как же, подрастает подмога.
– Дед, – окликнул старший караула, Семен, – завтра переговоры будут, с летунами. Ты б сходил, помог. Горючку привезли сегодня. Но цену заломили…
– Сколько?
– Шесть тушек отдали, каждая, считай, по семьдесят кило выходила. А они нам отлили от силы литров триста.
– Понял, поговорю.
Почти полтонны рыбы за триста литров горючки. И то, горючка-то не для всех. На крайний случай. Совсем озверели летуны с аэропорта. И ладно бы, летали много, а то понту только…
Как же, горючка – дефицит. Ну, да, так кто спорит? Только жрать господа летуны – всегда за. А огороды разводить или свиней там… за ними как-то не особо водится. Но куда деваться? Еда, понимаешь, возобновляемый ресурс, в отличие от керосина или дизеля. Ага, так и есть. Вот только, если разобраться, люди – тоже ресурс возобновляемый. А променяли бы летуны своего самого завалящего сосунка на его же вес в бензине? То-то и оно, что вряд ли. Сколько ребятишек, занимаясь ловлей, остались калеками? Вытаскивая на берег ту самую возобновляемую жратву? Ну да… пришла Беда, отворяй ворота.
Лодка, спружинив старыми покрышками о причал, встала. Дежурная «малая» пацанва, с завистью косясь на старших и их улов, шустро затягивали брошенные концы. Дед улыбнулся еще одному дню, закончившемуся хорошо. И пошел потихоньку к лестнице, ведущий вглубь островка. Дальше и без него справятся.
Вечер накатил, как и обычно: быстро, неотвратимо и грустно. До Беды закат в среднем занимал восемь минут. Сейчас… да практически столько же. Разве что красоты практически никакой. Не то что раньше.
Ни мохнатых боков Жигулей по той стороне не рассмотреть, ни отблески по воде, так, не то. Дед сидел на чудом сохранившейся лавке у самого подъема и смотрел на реку. Со стороны домиков, где ютились «базовские», гомонили, смеялись. Вкусно пахло ухой. Вот надо же, сколько лет мясо только на праздники, если повезет и приплывет кто-то с торгом, а уха все никак не надоест. Или надоест?
Дед хмыкнул, дивясь собственным мыслям. Старость – не радость, маразм – не оргазм, как говаривал лысый герой какого-то сериала? Тьфу ты, и сериал про кухню был, и из рыбы там готовили разве что форель или тунца, кажись.
Самокрутка, плотно набитая дорогим «утренне-вечерним» табачком, сладковато дымила. Вот тоже, зараза, не избавится от привычки. И забыл, и не курил, и… пока летуны не привезли на торговлю несколько мешочков мелко нарубленного духовитого табаку. Самого, что ни на есть, настоящего. Даже и смешанного, а не одного вида. Как потом вызнал дед, хитрецы с бывшего аэропорта Курумоч сошлись с бывшими железнодорожниками из Кинеля. А уж откуда у тех оказался табачок – черт его знает, откуда.
Дед покосился на своих ребятишек, отдыхавших после работы. Они – молодцы. Один экзамен сдал, пусть и не как сталкер, другие знатно порыбачили. Сидят, обсуждают, хвалятся чего-то там перед девчонками. А как еще-то? Все и идет, как должно быть. Разве что вокруг Беда, и ни конца, и ни края ей не видно.
А ведь они другого-то и не видели. И не знают, как было. А может, оно и к лучшему?
Или нет? Вон они, сидят, уставшие, наевшиеся, постоянно собранные и ждущие только неприятностей. Бойцы. Хорошо оно, плохо? Дед хмыкнул, вспомнив их ровесников, оставшихся там, за первыми воплями сирен на том берегу реки. За последними минутами Жизни и первыми мгновениями Беды.
Умные и глупые, серьезные и дурашливые, слишком рано считающие себя взрослыми или слишком поздно взрослеющие. Тогда, перед войной, хватало всякого и всяких. Кто примеривал на себя чужие маски, считая их настоящим лицом, кто не хотел даже попытаться стать собой, выставляя напоказ только что-то ненастоящее.
От пятнадцати и до двадцати, те, кто явно не хотел становиться в окружающей жизни кем-то самостоятельным. Некоторые и дольше. Те, кто становились, не всегда могли внушить уважение родителям новой девушки. Или парня, ведь девушки тогда тоже бывали разными.
Обсуждения, осуждение, оценивание всего, всех и вся. По лекалам, скроенным по чужим меркам и взглядам. По мыслям, услышанным или прочитанным, но пропущенным через себя без понимания. С отсутствием какого-то серьезного опыта, с наличием завышенного самомнения и заниженной самооценки.
Поняли ли бы вот эти еще не особо большие мужчины и женщины чаяния и желания своих сверстников из прошлого? Стоило ли хотя бы раз рассказать о них ученикам? Или стоило, как и сейчас, молчать?
Ох, да ведь они не такие уж и ребятишки…
Через год, край два, каждый из них начнет самостоятельно не только ходить на лов, нет. Лов, конечно, всегда и стабильно дает Базе многое. Но ведь так, на одной рыбе, не проживешь, не наторгуешь необходимое. За упаковку антибиотиков летуны готовы драть не просто три цены, все пять. Так что сегодняшний сом скоро покажется тому же Лешке детской невинной шалостью. Перед первым одиночным походом. Сталкерским походом.
– Эх, воля-воля, тяжела ты, наша доля… – Дед вздохнул.
Сам он не ходил сколько? Да года два, не больше. Спина все-таки не выдержала, сдалась. Застарелая болесть порой укладывала на пару недель. Ни
