сначала хотели пустить в расход, но быстро выяснилось: они были в полной уверенности, что их «спасла крыса». Тогда-то, кстати, их отец и получил прозвище Пеликан, об истинном его значении знало лишь несколько человек. Правда, с детьми он прожил недолго. Не мог спать. Сидел вот так же у костра и рассказывал тем, кому доверял, что просыпается каждый раз среди ночи, и чудится ему, будто дети смотрят на него голодными нечеловеческими глазами. Подходит к ним – спят. Ложится в постель – та же история. Короче, не выдержал он. И в один прекрасный день пропал. Просто пропал. Никто не знает куда. Иногда доносятся слухи про одноногого… но сколько их, таких одноногих, по всему метро… А дети выросли, говорят. Разбрелись, кто куда, вроде живы- здоровы. Вот такая история…
Митрич замолчал. Бойцы сидели, словно в прострации. Кто машинально ковырял штыком угли, кто уставился на собственные ботинки. Игната не было. Только успели это заметить, как из глубины туннеля послышался глухой удар тела о землю и сдавленный кашель. Бойцы вскочили, как по команде, и бросились на шум. Игнат лежал ничком прямо на шпалах. Его не просто рвало, а выворачивало наизнанку. Подошедший было боец в страхе отпрянул: на мгновенье ему показалось, что в испуганном взгляде Игната промелькнуло что-то нечеловеческое. И голодное.
Ирина Баранова
МИЛЫЙ ДРУГ
Эта история произошла в московском метро на станции… Впрочем, не все ли равно, на какой именно? Да хоть вот на Курской-кольцевой, к примеру. Хотя такое вполне могло произойти в любой точке огромного Московского метрополитена, а также и в метро Питера, Самары или Нижнего: люди одинаковы везде. Подобное вполне могло случиться и в довоенном мире, с поправкой, конечно же, на те реалии: Катастрофа, изменив до неузнаваемости жизнь людей, мало коснулась их привычек, инстинктов и характеров. Подумаешь, огромное государство сжалось до размеров станции (ну, или станций, не суть), живут-то там все такие же люди. И все катаклизмы, вместе взятые, – фигня по сравнению с мировой революци… Тьфу! С их личными проблемами, желаниями, судьбами.
– Верочка, ну хватит прыгать, спать давно пора.
Ноль внимания… Даже не повернулась в его сторону. Господи, подскажи, сделай милость: как вытащить шило из задницы этой бестии! Да что тут говорить, вся в мамашу… Такая же бешеная.
Кхм… Макар вдруг поймал себя на том, что помимо воли подумал о Римке как о настоящей матери этого маленького рыжекудрого чудовища. Умеет Римма Павловна убеждать, ох, как умеет. А ему ли, Макару, не знать, как все на самом деле было…
Макар с восхищением смотрел на Римму: стерва! Только ей такое в голову могло прийти, не зря, видать, называют Ведьмой. И он бы на Римкином месте не бесился, это не ругательство – признание заслуг. Да и подумаешь, Ведьма… Да хоть горшком назови, все равно завидной невестой будет. И плевать, что внешность так себе, ничего особенного, жених всегда найдется: с лица воды не пить, а породниться с самим начальником станции всякому почетно. Ну, а присмотреться если… да не такая она и страшная-то. Скажем так: не красавица. Нос вот… великоват, глаза бы пошире раскрыть… Зато волосы – каких ни у кого нет, шикарные, медно-рыжие, мелкими локонами. И фигура аппетитная, все при ней. Макар подумал, что, не будь Римка такой стервой, – сам бы посватался. И девка бы пошла за него, не отказалась: с Макаром ей притворяться не надо, он все ее секреты знает, все слабости. Другое дело, что ему на фиг не сдалось такое счастье, это ж все равно, как вичуху в жены взять: проголодается – слопает без сожаления. Так что пока он лучше телохранителем побудет. Или (мужчина фыркнул: неожиданный каламбур рассмешил его) хранителем тела.
Среди многочисленных Римкиных тайн, что приходилось хранить Макару, была одна, самая-самая страшная: дочка начальника станции не могла иметь детей. Почему Римка так болезненно относилась к этому, Макар понять не мог. Вот что двадцать третий год пошел, и все в девках ходит, совсем не переживала, а из-за ребенка изводила и себя, и Макара, да и другим доставалось. Вот нашла, о чем горевать! С дитем-то про все злачные места забыть придется: и про казино на соседней станции, и про походы на Пролетарку. Да и про мужиков, кстати, тоже. Римка его аргументов не слушала, заладила: хочу, пусть будет, там разберемся как-нибудь. А без ребенка она, типа, неполноценная. Только вот ни аистов, ни капусты в метро днем с огнем не сыщешь, а естественным путем что-то никак не получалось.
Когда Римка велела ему присмотреть на станции девочку посимпатичней да посговорчивей, Макар удивился: нешто хозяйка решила масть сменить? Хотя ему-то что, натуралка ли, лесбиянка, лишь бы платили исправно, а баб на его век хватит.
Девочку он подобрал. Такую, с которой бы и сам зажечь не отказался. Римка выбором тоже осталась довольна, а особенно тем, что Алиска оказалась такая же рыженькая, как и хозяйка, только посмазливее да помоложе. Рядом они смотрелись, словно сестры, если не родные, то уж двоюродные точно.
– Римма Пална, я сегодня нужен еще?
