В воздухе растворилось едва заметное облачко дыма, покинувшее вместе с раскаленной пулей холодное дуло пистолета, направленного на Натаниэля.
Я наблюдал за происходящим как в замедленной съемке, успевая рассмотреть мельчайшие детали и увидеть даже то, что должно было произойти только через мгновение: побледневшего Натаниэля, падающего назад с простреленной грудью, и кровь, заливающую белоснежные странички книги.
Это было даже не страшно, а просто настолько неотвратимо и реально, что я больше не мог дышать, а только смотрел, не отводя ни на секунду застывший взгляд, как будто мог чем-то помочь Натаниэлю.
Если бы у меня было хотя бы пару секунд, то я обязательно крикнул бы со злостью, чтобы он не стоял как идиот, а спасал свою жизнь.
Но Натаниэль почему-то даже не пытался отклониться. Он застыл с гордо поднятой головой настолько спокойно, словно в любой момент мог силой мысли остановить пулю, готовую через мгновение пронзить его сердце.
Ослепляя своей холодной лучезарностью, он сверкал ярче, чем когда-либо, а потом вдруг, вдохнув полной грудью, Натаниэль поднял глаза наверх. Не знаю, что он собирался увидеть в сером равнодушном небе, возможно, звёзды, с которыми хотел попрощаться в своё последнее мгновение.
Но вместо этого он встретился взглядом со мной, и я не успел спросить: «Как же мне спасти тебя, Натаниэль?»
Вместо этой слишком длинной мысли, на которую у меня просто не было времени, я сжал зубы и подумал отчаянно и невероятно уверенно всего одно слово, способное сохранить ему жизнь: «Защищайся».
Натаниэль упал, дернувшись вниз с нечеловеческой скоростью, исполняя мой безмолвный и твердый приказ.
Пуля пролетела в нескольких сантиметрах над его головой, не убив и не ранив.
Я улыбнулся и, шагнув назад от поручня, потерял сознание.
Я очнулся всего через мгновение от удара о крышу.
Изо рта вырывалась только тишина, напоминающая задушенные рыдания. Щеки горели, а кончики моих пальцев, наоборот, были настолько холодными, что, казалось, я мог бы заморозить всё, что угодно, своими прикосновениями.
Я чувствовал одновременно бесконечный ужас и невероятное напряжение во всём теле, от которого сводило руки и ноги.
Меня ранили капли раскаленного дождя, летящие с равнодушно-серого неба. Я судорожно вдыхал их вместе с потяжелевшим воздухом, обжигая легкие изнутри.
Пространство вокруг пульсировало, оглушая меня и не давая снова потерять сознание.
Я впился ногтями в гладкую поверхность крыши и сжал зубы, не в силах больше сопротивляться давлению реальности, искажающейся вместе со мной.
Если бы в эти мгновения Мир был живым существом, то он мог бы убить меня одним только взглядом или словом.
Наверно, я даже невольно молил об этом. Но он молчал, наблюдая за моими мучениями и словно проверяя, как скоро я погибну, рассыпавшись в космическую пыль.
Сквозь желание сдаться я вдруг с невероятной ясностью ощутил: не хочу умереть вот так глупо, заранее оплаканным смеющимся дождем, под невидимую ухмылку безмолвного зрителя. Надо было встать на ноги и гордо умереть от испепеляющего взгляда, вместо того чтобы беспомощно захлебнуться в беззвучных рыданиях.
Я должен был сделать это сразу, или мне уже не хватило бы сил когда-нибудь подняться.
Но кто-то взял меня на руки.
Кажется, это был Фаллен.
Я попробовал улыбнуться ему, но не смог пошевелиться, беспомощно растворившись в его невесомых объятиях.
Мне запомнилось лишь чувство невыносимой жажды и солоноватый вкус собственных слёз, стекающих кровавыми струйками на потрескавшиеся и побелевшие губы. А когда моя голова коснулась подушки, я тихо простонал, закрыв воспаленные глаза, и провалился в спасительную пустоту.
Там дышалось легко и свободно, но лишь одно короткое мгновение.
То, что ещё секунду назад казалось бесконечной темнотой, внезапно превратилось в черное небо без звёзд, ещё более холодное, чем то, которое смеялось надо мной, когда я умирал на крыше. Но теперь я находился на земле, снова не имея возможности сдвинуться с места или что-нибудь сказать.
Рядом стоял Драшов, направив на меня дуло пистолета.
Мне оставалось прожить всего две мысли. Пару секунд до выстрела.
– Ну что, ты готов умереть? – прозвучал холодный и равнодушный вопрос в глубине моего сознания.
Я прикусил губу и беззвучно прошептал в ответ слова Александра, стараясь сдержать дрожь в голосе: «Это всё неправильно. Так не должно быть».
Невольно всматриваясь в черное дуло направленного на меня пистолета, я впервые в жизни с невероятной ясностью почувствовал, как сильно не хочу умирать. Мне стало холодно от мысли, что всего через мгновение меня уже не будет существовать. Исчезать страшно.
Но почему Натаниэль не боялся? Почему в его взгляде за секунду до выстрела не было ни капли сожаления или хотя бы десятой части того ужаса,
