– Тогда тебе надо торопиться, – печально сказал Гришка. – А завтра еще день съемок.
– Угу. – Я кивнул, продолжая есть. Мне стало все равно. Устал.
Послезавтра пропадет или сын, или пес, или… Да что я гадаю?! У меня остался один день. Завтрашний. Ни одного знакомого я не смог причислить к однозначно хорошим людям. Все были не без греха. Как и я, разумеется, – но меня выбирали другие. Кто-то – знаю – чересчур увлекался крепкими напитками и прочими стимуляторами, кто-то шел по жизни с высоко вздернутым носом – самомнение такое, что не подступись, кто-то счастливо разносил сплетни по всей округе. Согласен, не смертные грехи – так, обычные человеческие недостатки, но сказано было – «хорошего, лучшего из знакомых», и они отпадали. Отец не пил, был уважаемым человеком, но жил далеко. Даже если бы у меня хватило душевного свинства взвалить на него эту пакость, я не успею это физически. По телефону нельзя. Во-первых, у меня нет уверенности, что сотовые разговоры не записываются. А значит, рано или поздно могут быть услышаны чужим. А во-вторых, попробуйте такое объяснить по телефону? Я не возьмусь. Тесть с тещей отпадали тоже – и сразу по нескольким причинам: и знаю их недостаточно хорошо, и живут далеко.
«Какое счастье, Гавр, что ты вчера подрался, а пару дней назад скоммуниздил у кого-то в саду игрушку и ни в какую не хотел отдавать. Какое счастье, что ты не безгрешен. Я легче повешусь, чем стану рассказывать тебе про услужение…» – от этого предположения у меня зашевелились волосы. Все-таки очень надеюсь, что пакостный контракт не мог распространяться на детей. Они ни язык за зубами держать не умеют, ни объяснить другому как следует… Да, это была бы глупость несусветная.
Оставалась Ольга. Жена моя отличается сдержанным, рассудительным нравом. Пожалуй, даже спокойным. Не то чтобы вовсе флегматик, но мы с ней словно берег и море – причем берег именно она. Хороший человек, и не только потому, что жена. Видимо, придется мне предать тебя, любимая, – ты поймешь, что у меня не было иного выход а, и простишь. А вот если из нашей жизни исчезнет Гавр – никогда.
Вечером я купил любимого Ольгиного белого вина и намеревался все рассказать ей, когда уложим Гавра. Со вчерашнего дня остались блинчики с мясом. Я поставил сковороду на огонь, кое-как накрыл на стол и принялся ждать. Ольга заберет Гавра – ей по дороге с работы, – и минут через пятнадцать они, скорее всего, будут.
Чтобы не скучать, снова плеснул себе вискаря. Принялся ждать.
«Да, отвратительно, – думал я, – что теперь и она начнет получать «заказы» – и не факт, что такие же, как у меня. Превратимся в семейку сатанистов – будем бегать, вербовать, творить другие мерзости против невинных людей, и все ради того, чтобы нас не трогали. Зато поднимемся – стопро. Получим какие-нибудь платиновые карты, неиссякаемые банковские счета и прочие блага. Хулиганы будут разбегаться при виде нас, дворники шампунем мыть дорожки, а светофоры перед нашей новенькой «Шеви Нивой», как по команде, включаться на зеленый. Кто знает, может и до бессмертия дослужимся? – я выплеснул виски в рот и почему-то решил не повторять, хотя в последнее дни весьма подружился с этим напитком. – Но только, зачем нам все это будет, если мы не сможем смотреть в глаза Гавру? Да и до него дело дойдет – можно не сомневаться. Не сейчас, так через год, через пять, получим директиву, типа: «Склонить сына к сотрудничеству и услужению». Нужна нам такая жизнь? Хотим мы видеть себя и сына такими?»
Мысли взбудоражили меня, я выключил огонь и вышел на улицу. Себе сказал, что пошел встречать, на самом деле, погруженный в раздумья, убрел совсем в другую сторону. И сам не заметил. Одна мысль – страшная и отчаянная – выгнала меня из-за стола. С ней было не усидеть, как Пифагору в ванне со своей идеей. Надо было все обдумать, взвесить и решиться.
Заиграл телефон. Ольга. Ну конечно, они давно пришли и недоумевают, куда делся папка, альтруистично разогревший блинчики, но, судя по всему, сам не поевший?
– Оль, ешьте без меня. Я скоро приду. Как Гавр?
– Отлично. Что-нибудь случилось?
«Э… нет, теперь уже ничего говорить нельзя. Теперь план совсем другой».
– Да нет, по работе просто… Мне сегодня надо будет в ночную выйти, а сейчас зарядить кое-что надо на вечер.
Обычно вечерами работали либо новички, либо, наоборот, старики – ветераны, чей голос, что называется, приелся. Или те, кто недотягивал до топ- уровня радиоведущих, но был знакомым или приятелем кого-нибудь из директоров. В общем, идти в ночь считалось малопрестижным. Ольга это знала.
– Что-то случилось?
– Абсолютно ничего! Попросили заменить, – соврал я.
– Ты хотел со мной о чем-то поговорить.
«Нет, Оля, не хотел. Думал, что хочу, но не хотел вовсе, – пронеслось в голове. – А теперь и не стану».
– Да, как раз об этом, – продолжал я радостно врать.
– Понятно. Гавр кричит, что ты ему обещал что-то… Давай, трубку дам…
– Пап! Ты когда придешь?
– Сынок, уже иду! Скоро буду.
– Ты мне поможешь? Самолет клеить, помнишь? Ты обеща-а-ал!
– Точно, обещал! Значит, сделаем!
