— Что? — возбуждённо покивал Одинсон. — Говори, что именно?
— Приведи себя в порядок, — начал Локи мягко. — Оденься и живо чистить дорожку до бани.
Одинсон даже дёрнулся от удивления.
— Ты… Я что-то не понял?
— А я буду готовить завтрак, — добавил Локи. — Или давай наоборот: я пойду дорожку расчищать, а ты готовь завтрак.
С табурета у подтопка послышался разочарованный тяжёлый вздох Эроса. Тор, хмурый, как грозовая туча, слез с постели, потупился. Он открыл было рот, только что сказать — не знал, слова всё никак не находились. Проклятый чёрт издевался над ним, это точно. Но в своём упрямстве Одинсон был так предсказуем, он не стал требовать объяснений, хотя очень этого хотел, ведь видел же, как Лафейсон реагировал на его близость, чувствовал и ощущал ответную тягу. Тор даже не стал бросаться обвинениями и припоминать, что совсем недавно Локи сам был не прочь с ним поразвлечься.
Тор собрался быстро, перед тем, как выскочить на улицу, он с остервенением схватил метлу и глянул на Локи уничтожающим взглядом. Маг вдохнул полной грудью ворвавшийся в избу холодный воздух.
Эрос спрыгнул с табурета и, усевшись на полу, уставился на компаньона.
— Не начинай, ладно, — попросил Лафейсон, обращаясь к коту. — Ты же видишь: он сам не знает, чего хочет. Бросается от крайности к другой крайности. Лучше молчи, Эрос. Просто молчи.
Колдун решительно поднялся с постели. Надо было привести себя в порядок и заняться приготовлением завтрака. Вчера они оба изрядно перебрали, Одинсон всё же выпытал правду, не мытьём, так катаньем. Теперь он знал о том, как обряд на него подействовал, и с этим как-то следовало примириться. Не похоже было, что охотник проклинал его за содеянное, но его резкая перемена в отношении лично Локи беспокоила чернокнижника. Совсем недавно он считал содомию унизительной, а сейчас недвусмысленно показывал, что готов совершить грехопадение с колдуном. Было во всём этом нечто странное. Словно после возрождения он перестал быть собой. Разумеется, он изменился, но уж больно быстрыми были перемены. Тор варварски ломал свою сущность, даже со своими козлами он был слишком груб, не пытался найти к ним подход.
Локи занимался приготовлением завтрака как-то слишком отвлечённо, он был рассеян и занят своими мыслями. Эрос под ногами не крутился, он прыгнул на подоконник и поглядывал в окно. Из задумчивости Локи вывел шёпот ветра. Он слишком углубился в свои мысли, а когда вынырнул из нелёгких дум, то услышал уже нарастающий предупреждающий вой. Лафейсон бросил на стол нож и край хлеба и рванул на улицу. Ледяной ветер заставил его вздрогнуть, облачённый в простую рубаху и штаны, да плетеные тапки колдун выскочил на улицу. Тор с остервенением разметал дорожку к бане, он не чувствовал и не умел слушать ветер. Он даже его, Локи, не заметил, когда Лафейсон подбежал к нему и схватил за плечо. Охотник развернулся, вид у него был грозный и недовольный, что его от дела отвлекли. Кроме Локи сделать это никто не мог, а разговаривать с чернокнижником после его выходки вообще не хотелось. Одинсон предпочитал не раздувать скандал, хотел сам справиться со злостью.
Одинсон открыл было рот, намереваясь вести себя непреклонно; если Лафейсон думал, что его можно выгнать из постели, а потом легко помириться, то сильно ошибался. Посему Тор собирался сразу грубо дать понять, что такой номер у колдуна не пройдёт. Да только растерял все слова, когда увидел чернокнижника едва одетого, глаза метнулись к ногам — Локи стоял на снегу голыми ступнями.
— С ума сошёл?! — Тор опешил, указывая на ступни соседа, утопающие в снегу.
— Иди в дом, — чётко выговорил Локи. — Немедленно.
— Локи…
— Я сказал, быстро.
Глаза колдуна полыхнули ярким зелёным пламенем, и Тор никак иначе чем страхом перед демоном не смог бы объяснить, почему подчинился. Притом, что давления силы чужого разума он не испытывал. Охотник на деревянных ногах побрёл к дому. Оказавшись в избе, Одинсон не успел и глазом моргнуть, как дверь шумно захлопнулась. Оставив метлу в углу, он повернулся, глянул на Эроса.
— Какого дьявола происходит? — Одинсон снова разговаривал с котом. Тот не ответил, только оглянулся на него, нервно мотая хвостом, и снова уставился в окно. Одинсон последовал примеру домашнего животного и выглянул на улицу.
Лафейсон стоял на дорожке, которую Тор уже успел расчистить. Снег под его ногами промялся, и Тору едва ли мерещилось, зимний покров издавал пар, словно на него кипяток плеснули. Чернокнижник долго смотрел вдаль, словно что-то там видел. По снегу проскользнула чёрная тень и исчезла, как видно, Фенрир тоже чувствовал воинственный натиск выдвинувшихся в их сторону гостей. Своим недавним появлением и кровавой расправой он вызвал вполне ожидаемую реакцию. Его нашли. Развернувшись, Локи пошагал к дому.
Как только Лафейсон оказался в избе, Тор, возмущённый его поведением, разразился ругательствами, лишь на миг в его голове мелькнула странная мысль: он вёл себя как чёртовы козлы, но она испарилась слишком быстро, чтобы он осознал её в полной мере.
— Говоришь, что мёрзнешь сил нет как, а сам по снегу шастаешь босиком, — начал Одинсон свою гневную тираду. — Какого чёрта, а? Где ещё ты нехило так приврал мне?
Лафейсон молча прошёл мимо, поставил в угол плетёные тапочки, которые увязли в снегу тотчас, как он оказался на улице, на вопрос не ответил, подхватил тёплую обувь, прошёл к подтопку, уселся на табурет Эроса и стал обувать сапоги. От исхода беседы с гостями зависело, останутся они в этом
