гримасой ужаса: из белоснежного облака на свет божий явился кровожадный демон. Таких не существовало прежде, во всяком случае, так привыкли думать адепты. Гигантский волк, чёрный, как ночь, агрессивно шагнул в их сторону.
— Это иллюзия! — заорал Маркус не своим голосом. — Он дурит нас!
— Фенрир, — любовно прошелестел Локи, оборачиваясь к своему компаньону. — Они твои.
Локи не испытывал мук совести, он делал, что должен был. Рык Фенрира эхом разнёсся по лесу. И теперь уже ни у кого не вызывало сомнения: не было никаких иллюзий, только кровожадное создание тьмы, от которого в ужасе бежали адепты.
Тор не мог оторвать взгляд от кровожадной расправы за окном: кровь лилась рекой, крики ужаса и боли были прекрасно слышны даже через плотно закрытую дверь. Фенрир не забавлялся, он яростно сшибал с ног здоровых мужиков, отрывал головы и руки, превращая белоснежный покров в алый, залитый кровью алтарь смерти. Фенрир — воплощение ярости и власти чернокнижника — рвал и метал тела по поляне. От него никому было не скрыться. Адепты слишком поздно поняли, с кем столкнулись. Если вообще поняли.
Одинсон затаил дыхание, он не мог не смотреть. Так нереально было осознавать, что на дворе было утро — самое обыденное время. Разве дьявол способен был орудовать при свете дня, не пользуясь магией кровавой луны, не скрывая себя ночным пологом? Разве мог обманчиво юный и красивый муж воплощать в себе столько жестокости, как неотвратимая смерть?
Тор должен был испытывать ужас или хотя бы злость, но сердце его замирало вовсе не от картины за окном. Алая кровь недругов становилась чёрной, пропитывала снег, словно потоки благодатной воды — земля примет эту кровавую жертву. Фенрир облизнулся, он был сыт. А Локи вдруг вздрогнул всем телом и повернулся, побрёл к избе. Он смотрел себе под ноги, выглядел обессиленным и отрешённым. Лафейсон не заглядывал в окно, хотя Тор был уверен, чувствовал на себе его взгляд.
Прошли несколько мучительных мгновений, у Тора вдруг сбилось дыхание, когда дверь со скрипом открылась. В избу проник холод с улицы. Что Одинсон должен был чувствовать сейчас по отношению к проклятому колдуну? Он видел, на что Локи был способен. Только охотник не мог упрекнуть его в жестокости, тем более что сам испытывал наслаждение, когда пытал своих жертв, оправдывая свои действия местью.
Лафейсон закрыл дверь и молча прошёл к подтопку. Он напоминал тень, с красивого молодого лица слетел морок, и Одинсон снова видел шрамы, которые Локи, как видно, не желал демонстрировать адептам. Дрожащими руками чернокнижник взял полотенце и вытащил из горячей ниши горшок с кашей, поставил на разделочный стол.
Эрос наблюдал за передвижениями компаньона, Локи вёл себя тихо, не заговаривал и в сторону Тора не смотрел. Должно быть, он пытался выглядеть непринуждённо, но едва ли у него выходило.
— Локи? — мягко позвал Тор.
— Я такой и другим не стану, — не поворачиваясь, заявил Локи. Он открыл горшок, проверяя завтрак на готовность. — Если я кажусь тебе слишком лживым, ты всегда можешь уйти. Только учти, на тебя объявили охоту, эти идиоты внушили ордену мысль, что ты и есть тот колдун, который устроил резню в подземельях.
Одинсон медленно, но не таясь приблизился к Локи со спины и неожиданно для последнего обнял. Лафейсон был холодным, как кусок льда, как только ещё живой. Он задрожал и удивлённо распахнул глаза, его накрыла паника. Зачем?
— Что ты делаешь? — прошелестел чернокнижник.
— Ты хочешь, чтобы я ушёл, и одновременно боишься, что я уйду, — произнёс Одинсон, касаясь губами холодных чёрных прядей. — Хочешь быть один и боишься одиночества, так ведь, Локи?
Охотник крепче сжал колдуна в своих объятиях, позволяя почувствовать, как он был важен. Лафейсон никогда бы в этом не сознался, с трудом он понимал, как Одинсон смог раскрыть его намерения. Локи всегда находился в каком-то пограничном состоянии между двух миров. Определённость не была его коньком.
— Я не уйду, — прошелестел Тор — это была его клятва.
— Ты ещё сотню раз передумаешь, — тепло усмехнулся Локи, наслаждаясь примирительными объятиями. — С утра я не позволил тебе перейти эту грань лишь потому, что ты не готов к этому, ты сам не знаешь, чего хочешь, Тор.
— Как будто ты знаешь, чего хочешь, Локи, — укоризненно бросил Одинсон, но не отстранился, всё ещё удерживая колдуна в своих объятиях.
— Я хочу, чтобы ты научился контактировать со своими козлами, хочу, чтобы ты понимал всю серьёзность ситуации, а ты…
— Что? — рыкнул Одинсон на ухо соседу. — Что я? Только не говори, что тебе не понравилось утром, всё равно не поверю.
— Понравилось, ещё как.
Ответ пришёл вовсе не от Локи, голос в своей голове Одинсон определил как мысленные позывы Эроса и вполне мог бы сбросить со счетов, если бы колдун не вздрогнул в его руках, если бы не стал вырываться и шипеть, словно разгневанный кот. Охотник нехотя отпустил колдуна.
— Я прав, — довольно прошелестел своенравный зверь. — Ты влюбился, Локи. Ты спас ему жизнь, готов убивать ради него, даже отпустить, если он захочет уйти…
— Довольно, Эрос, ты сам не знаешь, о чём говоришь, — осёк Локи, резко глянув на кота.
