дружбе рядом — ныне возьмутся за топоры и вилы, для того чтобы убивать друг — друга. Что может быть кровавее и страшнее людской, слепой ненависти!
В усобице — нет правых и нет виноватых, не бывает победителей: бывают только побежденные! Подчас, враждующие рода, даже не могут вспомнить, из — за чего этот сыр — бор разгорелся! Кто первый поднял топор над головой, совсем недавно дорогого соседа, кто первый поднес огонь к бревнам избы нынешнего врага.
На многие десятилетия, а может и на века, из поколения в поколение, будут передаваться ненависть, злоба, недоверие к бывшим, близким сердцу, простым, ни в чем неповинным, родственным племенам! — Оба «спеца», стояли понурив головы, лица — свекольного отлива. Руки находятся в постоянном движении, будто не могут найти себе места. У Ильи, заметно подергивалась щека.
Голос Княгини возвысился, в нем зазвучал булат. У присутствующих, от него, по телу побежали мурашки. Воздух напитался грозовой свежестью. Черные тучи, черного гнева Великой Воительницы, до отказа заполнили горницу. Вот — вот должна была сверкнуть первая молния! А она, чеканя каждое слово, продолжала:
— В народе говорят: разжечь усобицу — легко, потушить — трудно, почти невозможно! После неё остаются головешки от сгоревших деревень, посадов, городищ и городов! В небытие уходят целые роды и племена. Разваливаются целые княжества. Разор и запустение гуляет по землям, где некогда колосились хлеба, где варили мед и пиво, где гуляли свадьбы, и на веселых пирах нарекали именами, родившихся младенцев.
Усобица — страшнее лесного пожара в сухую и ветреную погоду! А его, вы все знаете, может вызвать, всего — лишь один малюсенький уголек, который остался в золе, не до конца потушенного костра. — Ольга сделала пол — шага вперед. «Спецы» — шаг назад. Голос Княгини упал до страшного шепота. Очи горели, как у горячечной больной:
— Что ж вы натворили, побратимы боевые? Вы, своим самосудом, не уголек в костре оставили. Вы весь не затушенный костер, без присмотра, в лесной чаще бросили! А ветер все крепчает и уже начал золу с тлеющих головешек сдувать! — Несколько мгновений молчала, а затем, не хуже десятника, который учит новобранцев — прорычала:
— Повелеваю: доложить мне все о той ночи, когда вы, устроили разбой в сторожке. Все, до мельчайших подробностей! Кто еще из «спецов» был с вами? Кто придумал план вылазки?
Кто, лично, по — воровски, резал беззащитных, спящих, наших братьев — дружинников? Ответствуйте, своей Княгине и боевому побратиму! — Вперед шагнул Илья. Лицо уже не красное — черное! Крылья носа раздуваются, как мехи, вслед дыханию. Вместо очей — две узкие прорези. Куда делся молодой медвежонок, собравшийся залечь на зиму в берлогу? Перед ней стоял матерый шатун, которого подняли со сна, посередь зимы, незадачливые охотники! Короткие темные волосы на голове, встали дыбом. Ощетинилась, как у зверя, даже борода! Рычать он мог — не хуже Княгини:
— Ты кого, Княгиня, боевыми побратимами назвала? Этих вонючих, горных шакалов? Этих зверей, в человечьим обличье? А ты хоть знаешь, что они… — Договорить она не позволила. Резко перебила:
— Знаю! Я все знаю! А что мимо моего внимания прошло — вы мне сейчас доложите со всеми подробностями. Глагольте, сколько вас всех в сторожку наведывалось? Всех знать хочу по именам! Не молчать! Ответствовать мне немедленно! — Все присутствующие понимали, что они присутствуют при первом, пока еще отдаленном, всполохе молнии. Первом, но не последнем! Гроза приближалась!
Илья набычился. На лбу выступили крупные капли пота. Дрожащими перстами рванул застежку тулупа, открывая доступ воздуха к бардовой шее:
— Не пытай Княгиня! Я ни одного имени, настоящих моих побратимов, не назову. Они вместе с нами, этим зверям, за осквернение и смерть наших малых братьев и сестер, мстить взялись. Негоже мне поганить свою честь, изменой нашей дружбе ратной! Пытай дыбой, огнем, но, ни одного имени от меня не услышишь! Слово мое — кремень! — Ярость, копившаяся долгое время, наконец, нашла выход. Ольга, неожиданно даже для себя, как — то по — бабьему взвизгнула:
— О чести заговорил, сучий выблядок? А о разуме своем, почему ни одного слова? Достоинством прикрываешь отсутствие ума? Княжество поставили на грань усобицы, ради мести, пусть и праведной! На кон поставили десятки тысяч человеческих судеб, не имея на то никакого права! — Видеть сейчас Княгиню — было страшно: она походила на безумную.
Десница метнулось к рукояти меча, сверкнул, голубой молнией, булат. Замах! Но в последнее мгновение она удержала, смертельный полет меча: перед ней, заслонив Илью, стоял бывший сотник — Ратища. Стоял, не пробуя защищаться: опустив руки и непокрытой головой!
— Опомнись Княгиня! Возьми себя в руки! Чем твой самосуд — лучше ихнего? Если тебе это позволено, то почему ты коришь тогда их? Они ведь тоже хотели успокоить свою боль и утолить свою ярость, не думая о последствиях! И что из этого вышло?
Не можешь ты, Княгиня и Великая Воительница, уподобляться неразумным юнцам, у которых есть меч в руках, но нет разума в головах! — Голос главного «спеца» был тих и абсолютно спокоен. Именно это, наверное, и привело Ольгу в чувство.
Злость куда — то улетучилась и навалилась неимоверная слабость. Длань разжалась и меч зазвенел по доскам пола. Ратища обернулся к Илье и стоящему за его плечом — Хорсу:
— Выйдите за дверь и ждите когда Княгиня, снова вас кликнет! — Они, стараясь не шуметь, выскользнули из горницы. Ратища обернулся к Ольге. Она стояла бледная, как смерть, с мутными, ничего не понимающими очами. Положил руки ей на плечи и легонько встряхнул:
