И не её терзала неизвестность и отчаяние одиночества по ночам, когда казалось, что тебя все бросили и от тебя отвернулись боги!
Такие мысли немного успокаивали её, но мало оправдывали его! Легче становилось в голове, но не умиротворяли, истерзанную смертной тоской, душу.
Топот лошадиных копыт прервал её размышления. Это был Ратища:
— Княгиня! У меня для тебя новина! Под помещением, в котором обитало гораздово воинство, мы обнаружили каменный подпол, в котором великий запас продовольствия! Всего, что там заготовлено, пересчитать не хватило времени. Говорю навскидку: хлеба в мешках — пудов более тыши; сотня бочек солонины; пудов сто пятьдесят всяких круп; десятка два бочек соленой рыбы; вяленого и сушеного мяса — много, но не считали сколько. Бочек под сто — соленых грибов, огурцов, капусты, брусники, клюквы и всякой другой ягоды.
Одним словом: тем, что там заготовлено, можно год кормить всю Гарду! Чтобы все пересчитать — дня не хватит! Думается мне, что это не запас для крепости. Это личная захоронка самого князя, на черные времена. Слишком много всего там припрятано. Одних медов — четырнадцать бочек! — Ольга хитро улыбнулась:
— Ишь ты, как у вас здорово получается: все посчитать не удалось: только примерно, на глаз. А вот с медами, счет точный! Ровно четырнадцать! — Ратища притворно вытаращил очи:
— Княгиня, не подумай ничего дурного! Просто эти бочки на самом виду стояли. Мы к ним даже не притронулись. Так, чуть — чуть распечатали, чтобы узнать, что в них хранится! Я лично ковши нюхал и могу тебе доложить: мед сварен на славу! Видно и у них мастера есть. Знают сколько малины в него класть надо. — Отвернулся в сторону и сладко отрыгнул: — Хотя, на мой вкус, я бы положил побольше! — Ольга, не переставая улыбаться, поинтересовалась:
— Охрану на хранилище надежную выставил? Смогут они после охранения в седла сесть, а то места в обозе мало: все кибитки полнехоньки! — В ответ Ратища набычился, свел густые брови к самой переносице:
— Не обижай недоверием своих птенцов, Княгиня! Порядку и послушанию они вельми обучены. Когда пробу снимали с бочек, я дозволил им по глотку с каждой бочки отведать. Не более!
Опосля, самолично затычки в бочки ставил и воском поверх заливал. А Яков, на воске, знаки хитрые ставил, чтоб мирские соблазны упредить. Да если бы и не ставил — все равно ни один наш воин, на меды не покусится. — Ольга перебила:
— Сжечь крепостицу можно, но подземелье сохранить от пожара? Жалко добро огню предавать, а вдруг сгодится? — Ратища почесал указательным перстом висок:
— А что тому хранилищу станется, если даже помещение, что над ним, в головешки превратиться? Подпол каменный, в аршин толщиной из песчаника сложенный. А вход в него — в десяти саженях, возле колодца оборудован и сторожевой вышкой скрыт.
Мы его случайно обнаружили! Есть у меня десятник по имени Голуб: имеет очи зоркие и цепкие, как у орла степного. Он то и приметил, что самая большая каменная плита под вышкой, неровно уложена. Стал оглядывать то место и подъемник хитрый обнаружил, при помощи которого, та плита поднималась.
Так — что можем жечь все строения, без страха навредить хранилищу! — Ольга несколько мгновений думала, затем резко взмахнула десницей:
— Зажигайте! И чтоб головешек не было. Один пепел! От тына — тоже! Весной остров должен стать зеленым, а к осени, молодая поросль должна скрыть все следы того, что здесь когда — то, было узилище князя! Но последнее — не ваша забота. Ваша — удобрить землю золой и пеплом. Остальное, я поручу матушке природе!
Спину припекало тепло от нехилого пожара. Княгиня, не оглядываясь, во главе колоны из полторы сотни спецов, покинула злосчастный остров. Рядом, в шаге позади, шли кони Якова и Ратищи. Лед переливался и сверкал всеми цветами радуги: от зеленого, до малинового. Чем ближе они подходили к горловине просеки, тем буйство цветов теряло силу, превращаясь в обычную смену света и тени. Огонь заканчивал свое пиршество, уступая свои права голубому утру. Звезды уже покинули небосвод, и небо над трактом заметно окрашивалось, в пока еще робкую, алую, утреннюю зорю. Погода обещала сегодня быть под стать делам дружины.
Нарождавшийся день знаменовал рождение нового этапа в жизни Княгини Воительницы. Время новых ожиданий и надежд.
Маленький отряд спешил к стольному граду Гарде. На тракт вышли, когда уже совсем рассвело. На ярко — синем небе — ни одного облачка. Огромные ели, вплотную обступившие полотно дороги, начали освобождаться от снега. Лапы, под воздействием оттепели и яркого солнышка, которое радовало последние два дня, сбросили толстенный слой снега, распрямились и несуразные, словно облизанные столбы, превратились в пушистые, привычные для взора ели.
Прошли уже верст восемь, когда на тракте обнаружился одинокий всадник, вовсю гнавший коня им навстречу. Из — под короткого тулупа, выторачивался красный кафтан: кто — то из своих, определила Ольга. Приблизившись вплотную, он резко остановился, подняв лошадь на дыбы. Молодой, розовощекий гриден, ей был незнаком, хотя она его несколько раз видела и в лицо запомнила. Вид — донельзя серьезен, но блестящие очи говорили о том, что он не с худой вестью. Лихо покинул седло и отвесил глубокий поклон:
— Княгиня! Посыльной от воеводы, десятник сотни Симака — Снегирь! — Громко представился прибывший гонец. Глядя на пышущее здоровьем,
