Но Иван, сославшись на то, что он куда-то опаздывает, поспешил уйти. Катурин и Алимов сели за стол вдвоем. Только поужинали, как кто-то постучал. Катурин хлопнул себя по лбу и, показалось Алимову, покраснел:
— Господи, как я мог забыть! — Он окинул растерянным взглядом стол, который выглядел далеко не лучшим образом, и прошлепал в своих домашних тапочках к двери. Спустя минуту в комнату вошла молодая девушка. Она смущенно поздоровалась и в нерешительности остановилась у порога. Алимову девушка показалась какой-то небесно-голубой. Голубая шапка, голубой песцовый воротник, в руках голубая муфта и даже огромные глаза — голубые. Катурин слегка подтолкнул ее в плечо:
— Познакомься, Наденька, это мой товарищ приехал из прифронтовой полосы.
Пока девушка рассматривала опешившего и растерянного Алимова, Катурин представил ее:
— Роман, прошу любить и жаловать мою сестру. И готовься — сейчас нам с тобой влетит. Она терпеть не может, когда я накрываю стол без должного уважения к ответственному ритуалу приема пищи.
Девушка подошла к Алимову, протянула руку:
— Надя.
— Роман, — глухо ответил Алимов, и ему показалось, что его рука стала мокрой от пота.
— А ругать я тебя, Павлик, — девушка повернулась к Катурину, — сегодня не буду. Во-первых, пощажу твое самолюбие, а во-вторых, мы опаздываем в театр, а ты даже не собрался.
Катурин обнял ее за плечи:
— Не обижайся, но с театром, пожалуй, не выйдет. Я не могу бросить на произвол судьбы в этой келье гостя.
— А давай возьмем его с собой. Роман, пойдете с нами?
Алимову показалось, что он окунулся в голубизну ее огромных глаз. Язык прирос к нёбу, дыхание перехватило, и он охрипшим голосом выдавил из себя:
— Не... спасибо.
Надя смотрела на него спокойно, дружески улыбаясь, а Алимову казалось, что ее взгляд пронизывает его насквозь.
— Почему, Роман? Вы не любите театр? Право же, пойдемте с нами, билеты будут.
В разговор вмешался Катурин:
— Отстань от парня, Надя. Зачем смущаешь? А ты, Роман, не тушуйся, — он подошел к Алимову, — сестра моя ничего в мире этом, кроме театра, не признает. — И опять к Наде: — Роман приехал в Москву не по театрам ходить, как некоторые, а работать.
— Революцию делать? — Надины глаза смотрели на брата с лукавой улыбкой.
— Хотя бы...
— Ну так вот, братец, чтобы революцию делать, надо уметь видеть и ценить прекрасное. Чтобы знать цену этому прекрасному.
— Нет, Наденька, здесь есть еще одна причина: Роман не брал с собой нарядов для театра...
— Ты с ним поделись. По-моему, у вас должен быть одинаковый размер.
— Но у меня только один вечерний костюм...
— Прекрасно! Отдай Роману, мы пойдем с ним. Я не могу допустить, чтобы гость, который впервые в нашем городе, не побывал в театре.
Надя вела себя так естественно и просто, что казалось, Роман вот-вот придет в себя. Но происходило нечто странное: он все больше терялся и наконец чуть слышно пробормотал:
— Спасибо... В театр я не пойду.
— Это почему же? — сделала серьезное лицо Надя. — Вы что, — она поочередно взглянула на Романа и Павла, — сговорились против меня?
Но в глазах у Романа была такая мольба, что Надя сразу все поняла. Она сняла с себя пальто, небрежно бросила на стул муфту и шапку и сказала:
— Ладно, бог с вами. Тогда и я не пойду. — Она хозяйским взглядом окинула стол. — Сначала я наведу тут порядок, а потом будем пить чай. Павел, у тебя варенье есть?
— А как же! Целая банка вишневого, что ты в прошлое воскресенье притащила.
— Тащат только неучей, и то за уши, а варенье я принесла.
Надя сноровисто принялась за работу. Она легко и бесшумно скользила по комнате. Роман весь пунцовый сидел на диване и изредка бросал на нее восхищенные взгляды. Надя казалась ему легкой, плавающей по воздуху феей. Он никогда не испытывал подобного чувства. Словно луч солнца ворвался в душу. «Какой там театр, милая Надя, посмотрела бы ты, в какой я обувке хожу!»
Он вдруг представил себя в вечернем костюме и валенках и еще больше покраснел. Катурин, вместо того чтобы как-то помочь гостю, начал подзуживать:
— Роман, да ты оторви глаза от пола. Посмотри лучше на мою сестру, чем не красавица?
