Виконт достал откуда-то нечто, что когда-то было платком, а сейчас напоминает заскорузлую тряпицу, и, поплевав на нее, повозил по лицу, стирая слой пыли, покрывающей кровавые разводы. Когда взглянул на старосту снова, тот поспешно склонился чуть не до земли.
– Ваше превосходительство… Господин де Жерон, да как же это! Простите, опростоволосился, не признал.
– Чего уж, – отмахнулся виконт, – Готов побиться об заклад, леди-мать бы не признала, но тем не менее…
– Ваше высокое положение меняет дело, – с готовностью сообщил староста, а я покраснела от мысли, что и мне не мешало бы привести себя в порядок, хотя все же я надеялась, что не узнали меня по большей части из-за ливреи пажа.
– Ничего не меняет, – сварливо возразил молельник, изгибая шею, чтобы посмотреть на виконта. – Это тебе, староста, лишь бы господам угодить, а мне как в Главную Юдоль отчитываться? Что венчаю кого ни попадя, без дозволения на то пресветлого Радилита, да славится имя его?
– Да славится имя его! – повторили хором все присутствующие, в том числе и мы с виконтом.
– Скажите, почтенные, а сгодится ли приказ не пресветлого Радилита, а принцессы Сварт, леди Черной Пустоши?
– Сгодится, – торопливо согласился староста. – Черная Пустошь ближе Огненных Земель, и опять же, от клятых караварцев защиту дает.
Я облегченно выдохнула и постаралась незаметно стереть пыль с лица ладонью.
– Ничего и не сгодится, – пробубнил молельник. – Мне в Главную Юдоль отчитываться…
Я спрыгнула с лошади и успела увидеть, каким взглядом виконт окинул горбуна-молельника.
– Отчитываться, значит, – задумчиво проговорил виконт. – М-да.
Он обернулся ко мне и скомандовал:
– За мной, Лиззи.
После этого склонился, и, обхватив молельника поперек пояса, вскинул того на плечо, головой вниз, отчего капюшон соскочил и болтается у перекошенного от ярости лица.
Старосте де Жерон сказал:
– Мы помним, где у вас молельный дом, почтенный. Нас можно не провожать.
Развернувшись на каблуках, он пошел по направлению к невысокому домику с остроконечной крышей чеканным шагом, не обращая внимания на ругательства молельника, требования поставить того на землю, угрозы кар небесных и гнева самой Роксоланы Бесстрашной.
Мило улыбнувшись старосте, который склонился передо мной еще ниже, чем перед виконтом, я последовала к месту проведения своего второго бракосочетания.
Староста и селяне бежали рядом, причитая:
– Да как же это, господин виконт, принцесса… Да нешто ж можно без ритуалов… Да позвольте нам хоть помочь с ритуалом Омовения, да принцессе платье преподнести, и фату, да как же так.
– Ничего, – рявкнул, не оборачиваясь виконт. – Новая мода у господ: без ритуалов обходиться. А высокородные дамы под венец не иначе, как в портках бегают.
– Неужто? – изумился староста, а селяне осуждающе заахали и заохали, услышав такие новости.
– Не входить, пока мы с леди Черной Пустоши не поженимся! – объявил виконт и первым прошел в молельный дом с молельником на плече.
– Да, – подтвердила я, следуя за Дагреем. – Не стоит…
Оказавшись внутри, Дагрей сбросил молельника с плеча, и, не успел тот опомниться и возмутиться, взял за грудки и приподнял над полом.
– Значит, так, почтенный, – процедил виконт, приближая лицо горбуна к своему. – Или ты связываешь нас браком на крови, или улетаешь на Звезду прямо сейчас. И заметь, это намного раньше, чем до тебя успеет добраться эта ваша Главная Юдоль.
Он отпустил молельника, придержав того, чтобы не упал. Молельник потер короткую шею, в которую врезался ворот рясы и пробормотал, что таких нетерпеливых господ видит впервые, но с другой стороны, такое нетерпение делает честь нашей любви.
– Давай, начинай, – милостиво разрешил виконт приступать к ритуалу. – Лиззи, или сюда, пожалуйста.
Я не сводила глаз с молельника, который принялся готовить нефритовую чашу для ритуала крови, облачаясь попутно в черную, расшитую золотом рясу, поэтому упустила момент, когда де Жерон опустился на колено.
Ахнув, я увидела, что Дагрей протягивает мне что-то.
– Прости милая. Всю эту чепуху со Свадебным Даром и прочими мерехлюндиями мы проделаем позже, обещаю. А сейчас прими от меня это, в знак моей вечной любви и верности.
Я протянула руку, плохо соображая от нахлынувших чувств и пелены перед глазами, а когда подняла ее обратно, уставилась на изумрудный перстень на безымянном пальце.
– Это самое дорогое, что у меня есть, – тихо сказал виконт. – Когда-то эти слова сказал мне брат, вручая кольцо покойной матери. Мы были молоды, горячи, я только прибыл с войны в Океании, опьяненный победой наших войск и сказал брату, что никогда не женюсь. Карл рассмеялся и, вручив это кольцо, сказал, что придет день, когда сама Роксолана Бесстрашная сойдет на землю в мои объятия. Я не поверил, а теперь понимаю, что Карл был прав.
