часто умывался соплями, что не углядеть их мог разве слепой на оба глаза. Да ведь и Пердуну довольно однажды испортить воздух — и имя готово. Таланты-то в чём?
— Возможно, во влиянии имени на судьбу? — предположил Веселин Панайотов, пока Мантл обдумывал ответ.
— О, вы о магии имени, — оживился Костич, — хотите сказать, что сперва мальчишку нарекли Соплёй, а потом у него потекли такие густые сопли? И Пердуну аналогично устроили сложности с кишечником?
— Да, — скромно согласился болгарин, — в примитивных сообществах такое сплошь и рядом. Детей стараются заранее наделить пороками, чтобы предотвратить их совершенство. Не то зависть одолеет.
Тут и старый Ратко не утерпел, вмешался в разговор.
— Имена часто стоит понимать от противного, — выдал он поучение, — особенно имена ругательные, которые по сути своей — обереги. Назовёшь ребёнка Соплёй — и не возьмёт его простуда. А Пердуна минуют болезни живота и духи кишечных инфекций.
— А Прыща — кожные высыпания, — подхватил Вацлав Клавичек, улыбаясь во весь рот, и гордо поглядел по сторонам, как бы говоря: «А я первый уловил эту логику!».
А вот Карелу Мантлу идея имён-оберегов с первого рассмотрения не понравилась. Он уловил в ней угрозу своему тезису о «народной мудрости», и, кстати, совершенно безосновательно. И — не без патетического надрыва — выдал вдруг такое:
— Жаль, что и профессор Милорадович не доверяет разуму народа, который мы приехали изучать! Жаль, что в мутантах Дебрянского ареала, о культуре которых ныне заговорила вся Европа, господин профессор усматривает лишь представителей отсталых племён. И даже в именах, верно отражающих действительность, заранее готов искать примитивную магию. Нет, уважаемый профессор, эти мутанты не столь просты, как вы думаете. В чём-то — они опережают даже прогрессивных европейцев!
Ратко Милорадович выслушал тираду до конца, не пытаясь ни перебить, ни скорректировать её содержание. Ибо зачем терять чистоту столь пространного образчика сектантской фразеологии? Потом сдержанно возразил, стараясь не задеть значимые верования оппонента:
— Зря вы упрекаете меня в названных предрассудках, коллега Карел. Я говорил в вашу поддержку. И никакой народ не собирался унижать сравнением с «прогрессивными европейцами», которые, кстати, за истекшие полвека — в основном регрессировали.
— Да? — Мантл заколебался. — Но вы ведь не скажете о цивилизованном европейском народе, что его имена — магические обереги?
— Отчего же? Я готов такое сказать о народе собственном.
— Например? — ох и тяжело же Мантл расставался с недоверчивостью.
— Вспомним хоть Вука Караджича — это преобразователь сербской письменности и литературного языка. Его имя означает «Волк». И дали его не просто так. В семье Караджичей в малолетстве умирали дети. Чтобы злые силы и духи больше не вредили, младенца назвали так, чтобы всех их отпугнуть. Как видим, помогло.
Чех задумался, и тогда Горислав Чечич пояснил:
— Профессор Милорадович имеет в виду, что великому мудрецу имя дано примерно по той же схеме, что и Сопле с Пердуном.
— Вот видите! — победоносно воскликнул Мантл, обрадованный неожиданной поддержкой. — Я же говорил, что мутантский народ — очень мудрый и талантливый!
Посреди оживлённой беседы к рассевшейся на базальте экспедиции подоспел из Березани Сопля. Он чуть не светился во тьме, переполняемый бурной радостью и новой надеждой на долгую жизнь.
— Пердуна в Березани нет, Прыща нет! — воскликнул проводник. — Экспедиция теперь пойдёт останавливаться на ночлег в Березани!
Неслышной тенью из ночной тьмы выскользнул и Мамедов. Его силуэт проступил на небесном фоне, когда он вскарабкался на высокую базальтовую плиту, чтобы вернуть винтовку капитану Суздальцеву.
К посту Заслона у моста через реку Селезень полковник Снегов с людьми подъехал всеми тремя БТРами. Наконец-то в машинах — только свои, без посторонних. Можно вывешивать на корпусе простые и доходчивые условные обозначения, без усложнений и путаницы. Можно убрать с брони факелы и включить фары.
То ли дело — дорога к берёзовому тупику с экспедицией профессора Щепаньски. Каждый БТР приходилось украшать противоречивыми знаками, да ещё демаскировать в тёмное время суток, да ещё так, чтобы пассажиры не догадались.
Молодец Суздальцев: факелы на броне при «перегоревших» фарах — это его решение. И пассажиры спокойны — всё объяснено, и ополченцы знают, что делать. Такой БТР они пропускают (ибо там свои), но и вовремя прячутся, дабы их с этого БТРа никто не заметил (ибо там не только свои). И волки довольны, и овцы не возражают.
Но кататься самим, без «овец» — намного спокойнее. Можешь сам решать, не навестить ли тебе Ребят-из-Заслона, вовсе не сообразуясь с пассажирскими страхами перед злобными «мьютхантерами».
К ребятам, что вышли их встречать, с головного БТРа спрыгнул капитан Нефёдов. Полковник Снегов со своей второй машины спускаться не торопился.