— Это точно, — легко согласился Мамаев, который был года на два старше своего командира, и еще недавно каждое приказание его встречал снисходительной усмешкой.
Николаенко не отрывал глаз от бинокля, доставшегося ему от убитого немецкого офицера. В бинокль танки выглядели еще более устрашающими. Он стал считать их, насчитал тридцать штук и сбился: танки маневрировали, постоянно перестраиваясь, лишь штук пять тяжелых двигались уступом впереди остальных, покачивая длинными стволами пушек. Но вот из-за косогора выползло десятка два или три бронетранспортеров, приблизились к последним танкам, с них посыпалась пехота и стала вытягиваться в две густые цепи.
— Вот почему они еле-еле ползли-то, — догадался Мамаев. — Ну, теперь держись.
И точно: танки взревели моторами, окутавшись сизым дымом, и прибавили ходу. Однако метров через триста-четыреста головной танк подорвался на мине и закрутился на месте, разматывая гусеницу. За ним еще два. И тогда откуда-то из-за железной дороги ударили «катюши». Огненные стрелы, прочертив дымные следы, врезались в землю, вздымая вверх черные султаны и белое термитное пламя. Через несколько мгновений вой реактивных снарядов покрыл все звуки, а поле вместе с холмистой грядой превратилось в кипящую огненно-черную лаву. Одновременно с «катюшами» из лощины, поросшей лесом, долбили и стапятидесятидвухмиллиметровые гаубицы. От их снарядов вздрагивала земля, черные комочки чернозема сыпались по стенкам окопа. От этой мощи у Николаенко возникло такое чувство, что теперь-то фрицам точно будет каюк, потому что в таком огненном аду вряд ли что может уцелеть.
Но «катюши» отыграли, замолкли гаубицы, от ударов чьих тяжелых снарядов закладывало уши, постепенно уплыл за железку дым и улеглась вздыбленная земля, лишь со стороны железки продолжали упорно бить несколько противотанковых орудий. И стало видно, как танки медленно пятятся назад, скрываясь за косогором, а десяток, не больше, горят там и сям, выбрасывая белесый дым. Зато от густых цепей пехоты мало что осталось.
— Здорово! — воскликнул Мамаев. — Силища какая, командир! Это им не к теще на блины ходить, мать их Гитлера вдоль и поперек! — И, глянув назад, воскликнул: — Смотри! Смотри! А у соседей-то!
Николаенко обернулся.
У соседей, что расположились за железной дорогой, судя по всему, дела складывались не лучшим образом. Было видно, как немецкие танки утюжат окопы, как там и сям по полю бегут наши солдаты, падают, вскакивают и снова бегут к хутору, откуда по танкам бьют «сорокопятки». И танков немецких на той стороне железки вроде бы поменьше, чем было здесь, и бронетранспортеров, однако что-то случилось — и обороняющиеся дрогнули и побежали. Правда, не все: кое-где в окопах оставались наши бойцы, они стреляли, бросали гранаты и бутылки, и два танка уже горели, вот и еще один загорелся, но основная масса танков и пехоты уже миновала окопы и стремительно приближалась к хутору. По ним от леса ударили наши пушки, черные кусты разрывов тяжелых снарядов вырастали там и сям, вот и еще загорелся немецкий танк, и еще чуть подальше, залегла пехота, оставшиеся танки начали пятиться, часто стреляя в сторону хутора, где уже горело ярким пламенем несколько хат…
— Воздух! — раздался истерический крик, и Николаенко увидел множество немецких самолетов, летящих на небольшой высоте.
— Ну ты скажи, как у них, однако, четко дело поставлено! — удивлялся Мамаев. — А наших соколов что-то я ни разу не видел. Спят, что ли, туды их за ногу?
Между тем почти над позициями взвода Николаенко с десяток «юнкерсов» начали падать вниз, заваливаясь на крыло, и Николаенко снова втискивался в свою нишу и вздрагивал от ударов тяжелых бомб, со страхом думая о том, что полутораметровый слой земли над ним может рухнуть на него и раздавить, если какая-нибудь бомба упадет рядом: вякнуть не успеешь. А пока заметят да отроют…
После длительной бомбежки и артиллерийского обстрела, после повторной атаки немецких танков и пехоты, батальоны десантников, опасаясь окружения, начали отходить к лесу. Но и здесь не задержались тоже, потому что где-то западнее немцам удалось прорвать нашу оборону, и то ли командованию фронтом стало понятно, что противник пытается взять в клещи 69-ю армию и приданные ей части, а по всему по этому следует выровнять линию фронта, то ли командир дивизии решил, что не стоит зря гробить свои батальоны. И батальоны один за другим стали покидать свои позиции, но исключительно те, у кого имелась связь с командованием полков или дивизий, а у кого не имелась или к кому не сумели добраться посыльные, те оставались на месте, с недоумением поглядывая на уходящих соседей. Немцы же, видя это, стали наседать, заговорила их артиллерия и минометы, и батальоны, застигнутые в чистом поле, стали разбегаться, все перемешалось и перепуталось.
Взвод младшего лейтенанта Николаенко, не получив никакого приказа, какое-то время оставался в своих окопах. Сержант Мамаев нетерпеливо дергал своего командира за рукав, кричал в самое ухо:
— Уходить надо, командир! Гля, что творится-то! Побьют ведь нас, побьют! Не за понюх табаку пропадем.
— Приказа не было, — вяло отбивался Николаенко, в растерянности оглядываясь по сторонам.
— Да откудова он придет, приказ-то этот! Откудова, мать их растак? — наседал Мамаев. — Связи-то нету! А наши — вон они! Вона уже где! Уходят!
Но Николаенко все медлил, надеясь, что или вот-вот восстановят связь, или кто-то прибежит и передаст приказ от командира роты. Но никто не бежал, никому не было дела до взвода младшего лейтенанта Николаенко. Может, и командира роты убило, и некому отдать этот приказ, а может статься, что его взвод оставляют специально, чтобы задержать фрицев и дать уйти остальным, понимая в то же время, что если бы стояла перед ним, командиром
