Сейчас птицы изображали первую фазу этого процесса, но я пока не видела к тому никаких оснований, потому что вряд ли их заинтересовал распростертый на земле штурмоносец, созданный не из живой плоти, а из дюраллоя*, титана и углепластовых композитов.
Примечание авторов:
Мы приблизились к цели до расстояния примерно в километр, счастливо избегнув встречи с несколькими патрулирующими местность амазонскими парными разъездами, а один из них полностью уничтожив из бесшумного оружия людей капитана Серегина. Ара и Док спешились и, пригибаясь, поднялись на увал. Почти бесшумно хлопнули выстрелы – и две злобные стервы – одна уже битая жизнью, а другая совсем молоденькая – упали на землю и остались недвижимыми.
Возвращаясь, Док ворчал, что ту, которая постарше он бы с удовольствием приласкал, а младшая так и совсем почти ребенок; но капитан Серегин сказал, что пока амазонки – наш противник, надо убивать их без всяких внутренних содроганий, потому что иначе они убьют тебя. Кроме того, где-то рядом крутится тот мерзкий тип, который обожает накладывать на людей очень гадкие заклинания подчинения, под которым человек перестает быть самим собой, превращаясь в послушный воле заклинателя механизм. Тут я с Серегиным была полностью согласна – таких козлов надо жечь напалмом без всякой жалости и пощады.
Тем временем кружащиеся стервятники опустились до высоты пары сотен метров – они знали, что так их не мог бы достать ни один самый мощный арбалет. Я поняла это вот каким образом – когда я опускала птицу ниже, то у нее возникало чувство опасности, а здесь, на этой высоте, все вроде как было в порядке. Но пара сотен метров – это совсем уже бреющий полет, и вид оттуда, как на ладони. Вникнув в очередной раз в сознание стервятника, я наконец разглядела во всех подробностях то, что творилось вокруг штурмоносца.
Мы предполагали, что там будет одна группа людей, полностью состоящая из амазонок, однако выяснилось, что групп там две: амазонки и несколько тевтонов, которых уж ни за что ни с кем нельзя было перепутать за счет черного, как ночь, цвета их одеяний. Мы обнаружили двух рыцарей и десяток простых кнехтов. Понятно, из-за чего возбудились стервятники – обстановка в этой компании была накаленной. Также появлялись основания думать, что амазонки-ренегатки и тевтоны считали друг друга только ситуативными союзниками, будучи готовыми в любой момент сцепиться между собой в кровавой схватке.
Значительно больше порадовало меня то, что врагам пока не удалось вскрыть мой корабль – да и как бы они смогли открыть запертый дюраллоевый люк без плазменного резака, если бортовой электронный мозг не пустит на корабль никого кроме его экипажа. Очень жаль, что я оставила его в режиме пассивной, а не активной обороны, иначе, используя четыре оборонительные автоматические турели, он не подпустил бы этих мерзавцев на расстояние прямого выстрела… Но поздно плакать по волосам, когда голову уже обрили – и так тоже может получиться совсем неплохо, потому что амазонки и тевтоны заняты только друг другом, и совсем не смотрят за окрестностями. Нам бы только незаметно подобраться вон к тому бугорку, метрах в двухстах от цели нашего путешествия, а там, как говорит капитан Серегин, «ваше слово – товарищ Печенег».
Примерно в полукилометре от цели мы спешились и, оставив с лошадьми прапорщика Пихоцкого, полупригнувшись, двинулись к исходной позиции для начала нашей авантюры. Прости, Андрюша, если что, но ты самый малоценный член нашей команды, и оставлять вместо тебя Дока или Ару у капитана Серегина просто не поднимется рука. Если что, кричи и постарайся прикинуться ветошью, потому что прикрыть огнем – это все, что мы сможем для тебя сделать. Серегин, конечно, оставил Андрюше свой бесшумный пистолет, но воспользоваться им можно только на коротком расстоянии – то есть если разъезд амазонок решит взять его в плен, а не убить на месте.
Но слава Всевышнему, все обошлось. Очевидно, у амазонок ввиду их противостояния с тевтонами просто не было людей на еще одно кольцо патрулей. Поэтому к исходной позиции у бугорка мы подобрались никем не замеченные и залегли, изготовившись к ведению огня. То есть, это Серегин и его люди изготовились, а мне из-за отсутствия какого-никакого оружия оставалось только наблюдать.
А наблюдать было за чем. Здоровенный полуголый мужик в кожаном фартуке (значит, не тевтон, у тех просто пунктик против наготы) и два аналогично одетых его подмастерья размерами поменьше тщетно пытались при помощи зубила, кувалды и явно такой-то матери вскрыть бортовой люк из двадцатимиллиметровой дюраллоевой плиты. Судя по красным вспотевшим мордам «специалистов», и по разбросанным вокруг останкам уже поломанного инструмента люк плевал на все их усилия с истинно аристократической невозмутимостью.
Чуть в стороне от этих трех мордоворотов отчаянно лаялись в полный голос амазонская атаманша и один из тевтонских рыцарей – и лаялись именно по-тевтонски, то есть на немного испорченной версии хох дойч с некоторыми добавками слов из латыни и койне, и ветер, благодаря прекрасной акустике в этой ложбине, нес их слова прямо в наши уши.
С немецким языком у меня с самого детства было все в порядке – как же может быть иначе, если примерно четверть моих подруг по гимназии и больше трети соучеников-кадетов по корпусу происходили из остзейских немцев, которых в Петербурге больше, чем в любом другом не немецком городе. В летном училище немцев было даже больше чем в корпусе, ибо почитание мундира у них в крови и большая часть отпрысков остзейского дворянства стремится сделать как раз военную карьеру.
