– Какой ужас, дочь, – вскинулся Густав де Мезьер, – и ты согласилась сотрудничать с врагами нашего народа, от которых наши предки бежали в другой мир, только потому, что они не стали тебя убивать и вылечили твое тело? С моей точки зрения, это просто мерзко, хотя должен сказать, что новое тело у тебя просто замечательное, и оно значительно лучше старого…
– Папа, – воскликнула девушка, – ты ничего не понимаешь! Русские совсем не враги нашему народу и не были ему врагами даже тогда, когда наши предки от страха перед ними вверили свои души в руки херра Тойфеля и бежали в этот мир. Просто тогда они воевали с безумным Адольфом и его сворой, а сейчас они воюют только и исключительно с херром Тойфелем, а не с народом тевтонов как с таковым.
Постой, дочь, – поднял руку великий госпитальер, – нельзя воевать с нашим великим божеством херром Тойфелем, и не воевать с народом тевтонов. Мы с ним являем собой неразрывное целое, и если погибнет херр Тойфель, то и тевтонам тоже незачем жить.
– Папа, – топнула ногой Гретхен, – ну не будь ты таким наивным! Все это верно для жреческой верхушки Ордена и большинства магистров. Изгнание херра Тойфеля оборачивается для них младенческим слабоумием, ибо они настолько интегрированы в его мышление, что он даже думает за них, а сами жрецы и магистры в основном позабыли, как это делать. И ты, и я являемся примером прямо противоположного свойства, когда херр Тойфель изгнан из нашего разума, а нам от этого стало только лучше, а не хуже. Прислушайся к себе и подумай над тем, как изменились твои мысли, когда херр Тойфель перестал нашептывать тебе свои гадости.
– Погоди, дочь, дай подумать, – произнес мужчина, – а ведь и в самом деле – голос, говоривший мне, что и как я должен делать, исчез и больше не появляется. И я при этом не умер и не сошел с ума. Но ведь наша семья с самого начала отличалась несколько критическим складом ума, а с основной частью народа это может быть не так.
– Пойми, папа, разума большинства тевтонов это чудовище касается только едва-едва, а все свое внимание обращает на власть имущих. Чем больше у тевтона власти, тем больше в нем херра Тойфеля. Ты, наверное, единственное исключение из правила, поскольку власть у тебя слишком специализированная, касающаяся только госпитальных заведений ордена, а твоей силы воли всегда хватало на то, чтобы не давать чужому влиянию захватить господство над твоим сознанием. Но все равно ты остаешься одним из тринадцати магистров, а, следовательно, будешь иметь возможность в случае гибели остальных заместить собой великого магистра.
Тот со скептическим выражением на лице посмотрел на свою дочь.
– Постой, Гретхен, – задумчиво произнес он, – я опять ничего не понял. Скажи мне – как ты и твои русские друзья собираетесь уничтожить херра Тойфеля, чтобы при этом не пострадала большая часть тевтонов, и почему я должен занимать пост Великого магистра? Но прежде всего представь мне своих русских друзей, а то как-то неудобно разговаривать с людьми, чьих имен я не знаю, да и правила хорошего поведения, дочь, тоже никто не отменял.
– Хорошо, папа, – кивнула Гретхен, – вот если бы ты сразу не начал хвататься за разные противные железки, то уже знал бы, как зовут моих спутников. Итак, герр Густав де Мезьер, позвольте представить вам гауптмана Сергея Серегина – победителя и наследника бога Ареса; унтер-офицера Кобру – сильнейшего мага огня, от руки которой пал зловредный Посейдонус; падре Александра – носителя и силы и голоса того могущественнейшего божества, которое является главным оппонентом и антиподом херра Тойфеля; а также вечно юную местную богиню подростковой любви Лилию, которая тоже решила присоединиться к нашему отряду.
– Так это милое дитя тоже богиня? – удивился тевтонский магистр, – не знал, не знал. И что она делает здесь, где нет ни одного подростка, и даже моя милая дочь уже вышла из этого нежного возраста?
– Уважаемый герр де Мезьер, – ангельским голоском пропела Лилия, – вся эта подростковая любовь надоела мне хуже горькой редьки. Настоящая моя страсть и интерес – это медицина, но тут Асклепий с его семейкой начисто вытоптали всю поляну, и медициной я могу заниматься только, так сказать, факультативно – для своих друзей и знакомых. Вот, например, для вас. Как вы себя чувствуете, больной, сердце не пошаливает?
– Да, действительно, – произнес мужчина, прислушиваясь к своим ощущениям; его, действительно, регулярно мучили боли в сердце, да так, что он уже считал свою жизнь подходящей к концу, – вроде болей нет и самочувствие прекрасное. А позвольте узнать, коллега, что это вы такое со мной сделали?
– Ничего особенного, герр Густав, – скромно потупилась дочь Афродиты, – просто небольшая маготерапия. Это было необходимо для того, чтобы вы смогли пережить операцию по удалению херра Тойфеля из вашего сознания. Но это далеко не все, что я могу. Например, я знаю, что вы питаете большой пристрастие к молоденьким служанкам, и ни одну не оставили еще без своей благосклонности. Если вы хотите, то я могу расширить ваши горизонты так, что вы будете хотеть каждую суку на своей псарне, каждую овцу на овчарне, каждую телку в коровнике, каждую кобылу и ослицу на конюшне и, наконец, каждую свинью в свинарнике, а если не хотите, то могу наглухо затворить ваши ворота так, что вы не захотите даже свою тайную любовь Аделин…
– А вы жестоки, моя юная богиня, – грустно усмехнулся де Мезьер, – но пожалуйста, не надо псиц и ослиц, не надо затворять ворота, и пожалуйста, оставьте в покое Аделин, ведь она моя последняя любовь, и жить ей осталось совсем недолго – всего-то до достижения тридцати лет, что случится уже где– то через месяц, после чего херр Тойфель призовет ее к себе на жертвенный алтарь. Наверное, после нее умру и я.
– Мама, – грустно произнесла Гретхен, – с самого моего рождения отказывала папе в исполнении супружеских обязанностей, и вообще она была себе на уме, только лишь молилась и приносила жертвы херру Тойфелю, предпочитая для этого маленьких мальчиков. Растили меня папа и Аделин, которая с