одном дыханье выпаливает Квон.
Чон расслабляет пальцы, бедром захлопывает дверь и пару раз делает глубокий вдох. Он не знает, сколько масок Чихо сплавляет на себе ко всем имеющимся, но проверять не хочет. Он не знает, что от него ждать в следующую секунду, и если честно, не горит желанием выяснять. Вся эта мнимая забота уже не видится чем-то особенным, из головы не уходит последний разговор с Чимином, и Чонгук решается, что пора с этим заканчивать. Несмотря на то, что больно будет все равно, лучше уж прямо сейчас прочувствовать каждый отголосок, мгновенно разрывая сцепившую их красную нить, чем после короткого живительного тепла терпеть от Чихо новые постыдные унижения.
— Конечно. Оплатишь мне сумму, которую я должен сутенеру, и ту часть, которую уже оплатил Чихо, и я аннулирую контракт. Твой парень больше не будет моим единственным клиентом, — Чонгук говорит спокойно и почти не нервничает, а Квон под конец достает чековую книжку из кармана и оглядывает его с ног до головы.
— Говори сумму, — Квон нетерпеливо топчется на пороге, всем своим видом доказывая, что находиться здесь ему противно, и, приподняв аккуратную бровь, требовательно сверлит Чонгука взглядом.
Чонгук всматривается в Ю-Квона не менее подозрительным взглядом и прекрасно знает, что совершает глупость. Чон уверен, что он пожалеет об этом, но происходящее поистине выматывает его до самых последних, лопающихся один за другим, удерживающих на рубеже падения капроновых канатов его воли. Он так устает от всех этих оскорблений, беспрерывно сочащихся в его адрес, от Сумин, от Квона, но больше всего от У Чихо. От его выворачивающего и рвущего на куски отношения, от своей к нему больной зависимости. От всего. Чонгук устал настолько, что агония, в которой он плавится, стоит насчитать лишние минуты на дисплее телефона, в каждой предыдущей и следующей из которых тоже, Чон снова один на один с Чихо — убивает. И боль, которую он причиняет, крошит так, что ломаться сил больше не остается.
Он и так сломанный. Поэтому Чонгук без колебаний называет свою цену. Цену своей свободы от брата. Квон вписывает цифры и, вырвав чек, передает его Чону. Сумма совсем не маленькая, и Квон эти деньги у Сумин точно выбьет. Но это потом.
— Я могу надеяться, что ты своего слова не нарушишь? — спрашивает Квон.
— Не сомневайся, — горько усмехается Чонгук и выпроваживает незваного гостя за дверь.
Квон сразу с машины звонит Сумин и коротко говорит, что проблема с ублюдочным братцем решена. Квон не забывает упомянуть, насколько дорого ему обошлось решение этой проблемы. На что Сумин заверяет его, что не пожалеет денег, лишь бы этот пацан в поле зрения ее семьи не появлялся.
***
Чонгук, как только дверь за гостем закрывается, возвращается на диван, но сон больше не идет. Он смотрит на чек на столе и думает. Делать вид, что ничего не произошло, не получается. Тонкая бумага нагревается в его ладони, мнется от малейшей дрожи руки, и Чонгук бросает ее на стол, словно о паршивый листочек можно обжечься. Оказывается можно. Ладошки горят, концентрируя жжение в самой середине, и Чонгук давит большим пальцем в центр, трет и чешет, но от ощущения сжигающего предательства избавиться не может. Чон понимает, что ему предстоит серьезный и не очень приятный разговор с Чихо, и от одной мысли, как тяжело ему будет смотреть в черные, словно проникающие в самую душу, глаза Чону хочется выбежать в подъезд и, догнав Квона, вернуть чек.
Чонгук боится Чихо. Очень сильно боится. Хотелось бы, чтобы ничего объяснять не пришлось, чтобы Чихо выслушал Чонгука и просто ушел. Но так же не будет. Чихо — не Чихо, если не вытрясет из Чона всю душу. И это колотит в затылок не меньше, чем все те удары об стену, которыми его награждает брат. Чонгук даже не пытается уснуть, знает, что бесполезно, поэтому, отключившись только под утро с мыслями об У, он не удивляется, что просыпается от очередного кошмара. Линия обороны сломлена.
От Чихо нет вестей до следующего вечера, что с одной стороны радует, а с другой — Чонгук всем оставшимся запалом сердца молится встретиться с братом и выяснить все быстро, пока у него в конец не исчерпались все резервные запасы себя. Так как жить в ожидании, с тем клубком страха, расползающимся внутри, по меньшей мере, невыносимо.
***
С утра Чонгук едет в больницу. Но долго побыть с мамой ему не разрешают врачи, настаивая, что женщине нужен покой. После больницы, Чонгук обналичивает чек и едет в бордель. Напряжение ощущается каждой клеточкой тела, но Чон отвлекается на пейзаж за окном, на бессмысленную игрушку на телефоне, на пустую болтовню таксиста — на все, что угодно, только бы не начинать анализировать собственные поступки. Потому что оправдывать себя нечем, а задушенная давно гордость с самого дна сознания все равно пытается что-то осудить. Чонгуку нелегко. Он отдает все деньги Кену, таким образом, вернув ему и свой долг и заранее те деньги, которые Кен вернет Чихо, как не выполнивший условий контракта. Кен лишних вопросов не задает, вот только осуждающе вертит головой из стороны в сторону, да и старательно не смотрит на стоящего в кабинете Чонгука, но Чону не так что бы и слишком важно его мнение. Ему на самом деле, вообще, на все наплевать. Поэтому, закончив с деньгами, Чонгук без особых препятствий едет домой и начинает готовить себе ужин. А то, что совесть верещит убитой скотиной, так это так — мелочи, и дальнейшее спокойствие, в которое Чонгук не слишком-то верит, наверное, того стоит.
Чон только успевает насыпать нарезанные овощи в кастрюлю, как мобильный на столе начинает вибрировать. Сердце Чона прерывает пару ударов и возобновляется с удвоенной скоростью, заворачивая спиралью и нервы, и всю выдержку, которую Чонгук так усердно копит. На дисплей он смотрит
