виновато, будто способен причинить эту боль намеренно, но он же не виноват. Просто жизнь дерьмо. Только у Чонгука-то она и была такой, а вот Чихо… почему-то Чонгуку сейчас кажется на двести процентов из ста, что все это — его вина. Он же с самого начала поломанный. Из-за него мирная, наполненная весельем и беззаботностью жизнь Чихо превращается в пугающее нечто, крепко сжимающее острые когти на его шее и отнимающее тот самый особенный искристый блеск в глазах брата. И Чонгук не хочет видеть, как кроме себя следом тянет и Чихо. Поэтому, когда он видит имя, высветившееся на экране, Чонгук делает несколько глубоких вдохов, подкуривает оставшиеся чиминовы сигареты и, прокашлявшись, отвечает. Пора это заканчивать.
— Я надеюсь, ты дома. Минут через пятнадцать шофер подъедет, будь готов, — ни «привет», ни «пока» — ничего. Чихо просто выдает команду, но Чонгук не дает ему повесить трубку.
— Нет, — Чон сильно сжимает корпус телефона и упрямо продолжает в ответ. — Я не приду.
Тишина. На том конце трубки, мертвая, пробирающая до костей тишина, и против воли Чонгук молчит, потому что это кажется единственным вариантом стать свободным. Хотя бы от собственной вины.
— Не понял, — хрипло и угрожающе произносит Чихо. Голос у него твердый, но на последнем звуке срывается непонятливой, неразличимой совсем ноткой. Чон этого ожидает. Он готов к каждому выпаду, потому что прокручивал в голове все возможные исходы и потери, и отступать сейчас он не намерен. Младший собирает волю в кулак и делает последний рывок.
— Я больше не приду. Контракт разорван, — Чонгук еле успевает договорить, Чихо вешает трубку, и вокруг разливается все та же, опасная в своей разрушительной силе тишина.
Чонгук отключает плиту и, зажав в руке телефон, опускается на стул. Он знает, что это не конец. Чихо сейчас придет — это точно. У не оставит все просто так. Чонгук запоздало улавливает, как подскакивает его температура, горько усмехается и, положив голову на руки на столе, ждет. Отсчитывает удары своего сердца и медленно подталкивает свое ослабленное тельце к обрыву. Набраться сил спрыгнуть не так-то просто, но долго ждать не приходится. В дверь стучат так, словно вынести ее — это цель номер один. Чонгук вздрагивает, потому что забывает закрыть окно в комнате, и коридор вымораживает не меньшим сквозняком, чем твориться сейчас в спальне. Но это даже помогает. Отрезвляет мысли, собирает расползающееся по швам тело, чтобы появилась хотя бы малейшая возможность сделать следующий шаг, и Чонгук с радостью позволяет этому холоду оглаживать каждый контур, каждый спрятанный под одеждой кусочек кожи, чтобы иметь возможность последние мгновения ничего не чувствовать.
— Ну, привет, — Чихо проходит в квартирку сразу, идет в гостиную, минуя замершего Чонгука, и не дожидается, пока он запирает дверь и последует за ним.
— Ты вроде трезв, — У поворачивается к Чонгуку и, максимально приблизившись, принюхивается, проводя носом по щеке младшего брата. — Тогда объясни мне, какого хрена, ты мне чушь по телефону несешь?
— Это не чушь. Наш контракт, то есть твой контракт с Кеном, разорван. Я больше тебе не принадлежу, — Чон смотрит на ворот рубашки У и не смеет поднять глаза к лицу брата. Чихо смеется. Открыто, звонко, от души смеется. Чонгука знобит, он ловит взглядом подрагивающие от переизбытка никотина и нервозности руки старшего и побаивается даже шевельнуться.
— Разорван? Да кто ты такой? Кто такой Кен, чтобы со мной что-то разрывать, пока я сам этого не решил? — Смех У резко обрывается, он говорит с издевкой, каждым словом снова режет Чонгука на лоскутки, заставляя признать, что после их знакомства, это самая большая его ошибка.
У хватает брата за плечи и резко толкает к стене. Прижимает к ней своим телом, цепляет пальцами его подбородок и вынуждает смотреть на себя. Глаза в глаза.
— Я жду объяснений.
— Я имею право отказаться от клиента. И учитывая, что я оплатил Кену неустойку, он не может меня заставить. А я, — Чонгук намеренно равнодушно пожимает плечами, пытаясь придать голосу твердости и не звучать так жалко. — Я не хочу больше быть с тобой.
Чихо отходит. Отпускает брата, делает шаг назад и смотрит. По лицу У заметно, сколько мыслей сейчас проносятся в его голове. Но У, видно, не может зацепиться ни за одну из них. Выпитая по дороге фляжка виски не приводит в чувство, наоборот, затирает границы дозволенного и срывает стоп- кран. Чихо не контролирует себя. Он дергает Чонгука за запястья, прижимает к себе и больно целует, без намека на возбуждение, только чтобы выплеснуть собственное непонимание и какую-то ирреально появляющуюся боль.
— Уходи, — Чонгук не сопротивляется, он покорно принимает его реакцию, но говорит твердо, заглядывая в самую глубину глаз У. Не давая усомниться в своем решении.
— А как же деньги? Ты же на все готов ради них. Как же, блять, деньги? — Чихо срывается на крик, злость расползается душащей провокационной волной, а спокойствие Чонгука действует с точностью до наоборот — распаляет на раз-два, отбрасывая пульсирующее всеми оттенками красного здравомыслие за границы сознания.
Чихо понимает, что заставить Чонгука он не может. Та мизерная власть, которую он имеет над братом, испаряется, как роса с рассветом. Нет ничего: никаких ниточек, которыми он может удержать Чона рядом. И сейчас, стоя напротив брата, У не знает, что делать, и как поступить. Но он четко знает, что не хочет отпускать. Эта мысль бьет в затылок и посылает боль вниз, по всему телу. Чонгук принадлежит ему, он не может уйти. Чихо не хочет, чтобы Чонгук уходил.
