— Проходи, не стесняйся, — пригласила она.
Я замер, напряг слух, пытаясь уловить, что происходит в глубине жилища. И, к моему недоумению, не услышал ничего. Его безбашенная сестрёнка была одна. Почуяв подвох, я не спешил входить.
— Эдя не дома, но ты проходи, — успокоила меня она.
Зачем ей нужно было приглашать меня, если хозяина дома нет? Что она задумала?
— Не бойся, не съем. Даже над телом не надругаюсь. Только вискарем не злоупотребляй, как в прошлый раз.
И надо же было напоминать об этом. Тогда в кафе я рассказал историю знакомства с Эдуардом в мельчайших подробностях. И она эти подробности запомнила.
— А впрочем, наливать тебе никто и не будет, — ухмыльнулась она. — Не стой в дверях — холодно.
Как во сне, я переступил порог так полюбившегося мне дома в третий раз. Как и прежде, там было чисто и уютно. Под потолком висели мигающие гирлянды. Всё было пропитано тем самым запахом хвои и мандаринов, хотя настоящей ёлки нигде не было, только миниатюрная искусственная сиротливо ютилась на подоконнике.
— Эй, — окрикнула меня Эля. — Мандаринку будешь?
— Да, спасибо.
Как в замедленной съемке я поглощал маленький оранжевый фрукт. Слишком увлёкся разглядыванием интерьера и совсем забыл, кто меня сюда пригласил и зачем. А впрочем, последнего я и не знал.
Эля присела за огромный письменный стол, на который водрузили целый таз мандаринов и наполовину полную пачку бумаги «Снегурочка». А девушка взяла со стола большие ножницы и начала угрожающе вертеть ими. Я же, пытаясь найти логику в происходящем, медленно смаковал несчастный фрукт, пытаясь растянуть это занятие на как можно большее время.
— Хватит мучить мандарин, — не вытерпела Эля. — Это тебе не поможет. Садись и будем работать ножницами. Чё ты как бедный родственник, а?
— Работать ножницами? — я почти уронил свою челюсть на пол.
— Да. Мы будем вырезать снежинки. Не бойся, это не больно, только если чуть-чуть. Эдя очень любит снежинки, но не умеет их делать.
Я осмелел настолько, что сел рядом с ней, взял в руки листок бумаги и осознал, что тоже едва ли умею. А Эля, тем временем, развернула свою снежинку, похожую на сложное кружево. Да мне здесь вообще делать нечего. Решив даже не пытаться, я виновато вернул лист на место.
— Я не смогу.
— Чего? — она неохотно оторвалась от второй снежинки.
— До твоего мастерства мне как до Плутона.
— Ладно, — не стала препираться она. — Тогда расклеивай. Это совсем не сложно. Справишься?
— Справлюсь, — не обратил я внимания на её колкость.
— Тогда не зевай. Я быстро вырезаю. И обрезки сам уберёшь.
Я старался расклеить снежинки так, чтобы ни у кого не могло возникнуть мысли, что это делал дилетант, коим я и являлся. Место для каждой я выбирал с огромной тщательностью.
— Возомнил себя дизайнером интерьера, — посмеивалась Эля.
За полтора часа мы, то есть она, вырезали больше полусотни снежинок. Я же смог расклеить их так, что они смотрелись как настоящий, многократно увеличенный снегопад на темно-синих обоях. Эля, морщась, разминала затекшие от долгой работы пальцы, а я с гордостью великого зодчего разглядывал свое творение.
— Теперь можешь налегать на мандаринки. Ты их заслужил, — разрешила она. — Мы поработали на славу. Аве нам!
— Аве нам! — поддержал я.
— Сейчас придет Эдя и будет готовить…
— Мы ему поможем? — вызвался я.
— Не-не. Меня к еде, которая ещё не до конца приготовлена, подпускать нельзя.
— Это у тебя просто мало практики, — со знанием дела объяснил я. — Я, например, быстро научился, когда мама… ну…
— Не говори об этом сейчас, — прервала она, наверное, прочитав, что я хотел сказать по моей грустной физиономии. — Практики у меня было предостаточно. Мой папка был твердо убежден, что место женщины на кухне, пока со мной не познакомился. Хотел любой ценой меня научить, в итоге научился сам и научил братьев. А затею со мной бросил, когда его отвезли на скорой с отравлением. Братишкам тоже пришлось нелегко. С тех пор он заявил, что на кухне мне появляться нельзя, даже когда готовит кто-то другой. А то происходят странные вещи. У самых умелых даже яичница горит…
Я молча слушал её невероятную историю и почему-то верил каждому слову.
— А Эдя умеет. На тебе же нет такого же проклятия, как на мне. Так что поможешь ему с праздничным ужином.
