Он съел не один пуд соли и совершенно четко знал, где и почем фунт лиха…
Вся его жизнь – прискорбный список ночей без ночлега, голодных дней, нападок и гонений, побоев и отсидок в каталажках.
Он был одним из тех людей – изгоев, чудаков, что бродят по стране за пестрыми кибитками, разбивают балаганы на площадях, пустырях и на помостах устраивают представления.
Они умеют все: глотать огонь, швырять гири, делать сальто и каскады кульбитов, петь и танцевать, показывать фокусы и дрессировать животных, оживлять тряпичных кукол и демонстрировать сеансы чревовещания, гадать по руке и торговать билетиками счастья.
Они умеют многое – сутками не спать, неделями не есть, часами стоять на голове, но годами верить в удачу…
И большинство из них не променяло бы свое драное трико на черный фрак с золотой цепочкой и бриллиантовым брелоком… ведь они не умеют делать двух вещей: унывать и молчать.
Оттуда, с помоста, пестрой толпе народа они задавали важные вопросы уже одним своим существованием.
Люди шли к ним.
Это был самый обыкновенный городишко; серенький, тихий, без особых достопримечательностей.
Но тот, кто был в нем два дня назад, ни за что не узнал бы его сегодня.
Город бурлил, клокотал и пенился, город шипел, качался, о чем-то кричал, перешептывался и куда-то торопился; и следом за ним неслись, спешили и все его жители.
Лавочники и фабриканты, кондитеры и повара, нищие и богатые – все были схвачены, остановлены на мгновение и разом брошены в общий водоворот.
И все это могло означать только одно: в город идет КАРНАВАЛ.
Он не из тех, кто любит, чтоб его заставляли ждать.
Он был бродяга, циркач, клоун.
Сегодня вечером ему опять выходить на публику. Этим карнавальным вечером…
Было ему немногим больше тридцати.
Невысокий, коренастый, он очень смахивал на обезьяну и, естественно, не мог похвалиться красотой.
Но давно в этом городе не было такого трогательно-грустного Пьеро и столь издевательски-огненного Арлекина, давным-давно здесь никто так не управлялся на канате со свободно висящим концом и на туго натянутой проволоке.
И самое замечательное – это его песни. Люди не знали, где брал он слова к ним, не знали, где находил музыку, но когда гремела его гитара, или звучала его мандолина, или он крутил
А еще он мог, стоило лишь ему этого захотеть, довести публику до дикого смеха и безудержных рыданий одновременно.
Многие побаивались его за это и распускали слухи, что он в дружбе с нечистой силой, хотели ему костра.
Вот сейчас он лежит, запрокинув голову, под брезентом повозки, от ветхости напоминавшим карту звездного неба. Он лежит и видит над собой черное небо, все в звездах, представляя, что сегодня он уже отработал, и в то же время хорошо зная, что сейчас еще только пять часов пополудни и это впереди. Очередная встреча с толпой. Лицом к лицу.
В дымчатых сумерках зажигаются праздничные огни; сверкает множество газовых рожков и плошек, расставленных по карнизам домов и балконам.
Все огни кричат светом.
В теплом воздухе носятся блестки карнавала.
Улицы опустели: все горожане, у кого мало-мальски не пусто в кармане, расселись сейчас за своими столами в кругу семьи, чтоб подкрепиться и выпить красного вина.
С приближением темноты стали появляться на улицах первые подвыпившие маски.
В кого здесь только не вырядились?!
Но можно было уловить одну особенность: бедные выбирали костюмы королей, царей, львов, словом, сильных мира сего.
Пусть корона из картона, а мантия из старой занавески! Сегодня я – король!
Богачи же зачастую обряжались в лохмотья из дорогих тканей и изо всех сил (а сил, поверьте, немало) старались почувствовать себя нищими.
Они кривлялись, прыгали, горланили песни и были счастливы.
Еще бы!
Весело, великолепно быть нищим!
