За границами снов

к себе,
Мой звон навеки полюбив.

«Не отрекайся – кони дохнут…»

Не отрекайся – кони дохнут
Не говори – здесь ценят ложь
Мечты как полотенца сохнут
И за иконой спрятан нож

Очнись. Вторые звездопады
И тень и молния в руках
Ты думаешь, тебе не рады
Туман и придорожный прах…

После прочтения – сжечь

Я с Бродским лично не знаком,
Я пересекся лишь душою,
Пройдя невидимой тропою
С одним незрячим знатоком.

Сумев отгородиться от людей,
Переверну затертую страницу.
И пусть горят глаза, сердца и лица
В пожарах не родившихся идей.

Когда во сне окрепших вин
Я прорасту тугой лозою,
И жар, отпущенный со мною,
Я пронесу сквозь толщу льдин,

Когда по небу брызнет полоса,
Чиркая облака кривой грозою,
Я океан безудержный открою,
Струей воды ударю в небеса…[18]

В голове

В пустой, залитой солнцем голове
То тут, то там блуждают мысли,
Возможно, часть из них прокисли,
А часть похожи на желе.

Возможно, я их не приму
И лягу тихо на равнину,
А может, вовсе их покину,
Бесстыдно растворясь в дыму.

А может, все это пройдет,
И в голове наступит утро.
И я, чуть выпивши как будто,
Надену синий небосвод

И тихо не спеша взлечу,
Оставив солнцу тень и горе.
И, превратившись тут же в море,
Навеки все же замолчу.

«Невероятное сновидение о человеческом существовании…»

Невероятное сновидение о человеческом существовании, которое просочилось на самый край откинутого одеяла. Тут же пойманное и записанное мною, еще не отошедшим ото сна

Нарисованные люди бродят в белых простынях,
Перекрестки разрезая ищут правду в желудях.
В тишине бредут и смотрят, что подарит им судьба,
С ластиком завис над ними неразборчивый судья.
Верой жить хотят и снами, и под шелестом знамен
Нарисованные люди отказались от имен.
Им одна дорога – вечность, нарисованная даль,
Там не будет плоских нервов, там отсутствует печаль,
Там вдохнут они, быть может, полной грудью, и тогда,
Им подвластны будут воздух и огонь, земля, вода.
Тихо слышен стук сердечный, линия идет вперед,
Карандаш вдруг оступился и прохода не дает.
И осталось же немного, горизонт свободен, чист,
Но столпились люди в страхе – оборвался белый лист.

«Качнулся мир, но все же устоял…»

Качнулся мир, но все же устоял.
И я опять проснулся, а может, я не спал?

А может, сон приснился соседу моему?
И я опять взрываюсь вопросом «Почему?».

А может, я не бредил и все здесь наяву?
А может, я придумал, что я вообще живу,

И этот мир стареет среди слепых зеркал?
Возможно, я проснулся, но я ли засыпал?

Валерий Коростов Украина, г. Бровары

Окончил Московский Литинститут. Издано несколько книг (во Владивостоке, Киеве, за рубежом). Публиковался в 6 томе «Антологии Живой Литературы» («В начале всех миров», ад 16).

© Коростов Валерий, 2017

Из биографической справки в «Журнале русской критики и словесности»

Коростов Валерий Анатольевич, родился в мае 1969 года, ровно за три месяца до легендарного Вудстока. Живет под Киевом, в Броварах. Пишет с детства. До армии печатался в местной прессе, участвовал в семинарах, студиях. После демобилизации поступил в Киевский университет, но через 1,5 года бросил. В 1998-м прошел творческий конкурс в Литинститут на заочное отделение. Успешно окончил в 2003.

В литературе, по его словам, больше всего уважает «все спокойное, зоркое, умное, жизненное как в стихах, так и в прозе». Считает себя русским поэтом, по Божьей воле попавшим то ли в ссылку, то ли в эмиграцию.

«Лохмотья пыли на москитках…»

Лохмотья пыли на москитках
собою знаменуют скуку,
бардак и были, что навязли
в зубах. Меж тем и в ус не дуют

аборигены этих джунглей,
к которым серость бумерангом,
твердя про выборы, про цены,
срезая смелость, возвратится

еще, еще раз, ежедневно,
ежесекундно. Ванька-встаньки
не напоказ, а по призванью,
кемарят в разных позах нудно.

Но книжным выглядит героем
обхаянный дворняг оравой
бухарик с арматурой длинной,
со ржавой панцирною сеткой!

Хроника человечества

Нажимая на «удалить»,
отменяю тебя, современность.
Ты кривая дорожка в бурьян,
существуешь, губя и калеча.

Лучше хроник увесистый том
отворить, как фрамугу, и выйти,
новостроек минуя ряды,
к идеальному долу и лугу.

И таких же встречать на пути
беглецов, неприкаянных, хмурых.
Солнце ниже; из разных