До горизонта и обратно

родится великим:
Просто это кому-нибудь нужно.

Редким словом утерянной веры,
Первым криком ли, новою страстью,
Самым подлинным, поздним примером
Это утро родится для счастья.

Пусть в крови, где святые бездомны,
Равнодушие модно и мудро,
В самой дикой агонии помни:
Завтра будет великое утро.

Шаран Дашаев г. Урус-Мартан, Чеченская Республика

Журналист. Работал собкором и редактором отдела республиканской газеты «Даймохк», зам. редактора республиканской и городской газет «Чеченская Земля» и «Вести Грозного», редактором Урус-Мартановской районной газеты «Знамя ленинизма» (сейчас – газета «Маршо»). До 90-х годов являлся членом Союза журналистов СССР.

Рассказы регулярно публикуются в республиканских литературно-художественных журналах «Вайнах» и «Орга».

Из интервью с автором:

Хобби и увлечения?.. Ну конечно же, как и у всех многих других, за мной тоже водятся такие «грехи»: люблю коллекционировать ручки. Ими у меня набиты тумбочки, коробочки, барсетки т. д. Когда в чужих руках вижу красивую авторучку, у меня появляется зуд.

А что касается творчества, пишу, как умею, как могу. И как любил говорить В. Соснора: «только – для себя». По принципу: мое – это мое!

© Дашаев Ш., 2017

В горах

Видно, так суждено было: когда мне исполнилось пять лет, умер отец, и я полусиротой остался на попечении мамы и ее сестер, то есть теток. В смысле материального достатка это никак не отразилось на моем детстве: в те голодные пятидесятые я был сыт, одет, а когда пошел в школу, каждый день получал свой рубль, на который продавщица из магазина напротив нашей сельской школы без весов отпускала мне четыре пряника – как раз на четыре перемены. Все мои тетки одинаково обхаживали меня и ничего для меня не жалели. При этом каждая из них, а их у меня со стороны матери было пятеро, стремилась сделать для меня больше и тем самым вызвать во мне как можно большее расположение. Что это могло означать, я в детстве не понимал, считал, что так должно быть – и все! И уже когда повзрослел и стал самостоятельным, я понял: мои тетки видели во мне опору в будущем, как единственного «мужика» в их женском сообществе. Не знаю, оправдались их надежды или нет, но моя благодарность к ним до сих пор безгранична, хотя из шести сестер доживать свои дни в этом бренном мире осталась лишь одна, последняя – самая младшая.

Именно от моих теток я познал жизнь, духовную мудрость и получил приличествующее воспитание. Они мне поведали множество народных сказаний, былин и небылиц разных. Так, например, я не раз слышал о том, что тот, кто спасет лягушку, оказавшуюся в пасти змеи, непременно попадет в рай.

В Средней Азии, куда нас забросило, этих тварей было много – ядовитых и не ядовитых. Особенно часто они встречались весной, когда солнце начинало пригревать пригорки, они выползали целыми выводками, сплетенными между собой в незатейливые колечки, чтобы отогреться и отойти от долгой зимней спячки. И вот тогда начинались наши настоящие мальчишеские забавы: мы сажали этих тварей на палочки, бегали друг за другом, пытаясь забросить за шиворот самому пугливому, а когда начиналась линька, собирали змеиные шкурки, рассовывали их в одеждах, чаще в козырьках шапок или кепок, чтобы покорить сердце будущей неизвестно когда любушки. (Ходило среди мальчишек такое поверье, неизвестно откуда взявшееся.) Ну и конечно же, каждый из нас, согласно той ходовой легенде, мечтал спасти лягушку от змеиной напасти. Такое «удовольствие» выпадало не каждому и не часто.

Мальчишкам тогда рано приходилось взрослеть. Я был в третьем классе, когда поступил на работу на время летних каникул. И в дальнейшем я не пропустил ни одного свободного от занятий дня, чтобы не заниматься нелегким колхозным трудом наряду со взрослыми. При этом я очень старался, боясь, что меня прогонят, сутками мог не слезать с лошади во время аврала, как-то: косовица, молотьба, сеноуборка…

Бригадное начальство не могло это не заметить и всячески поощряло мое усердие, выражавшееся в том, что мне предоставляли любую работу по моему выбору, даже ту, которая обычно поручалась взрослым. Во время сенокоса я садился на грабли (мои ровесники знают, что это такое: широкий, на больших металлических колесах примитивный агрегат в упряжке, которым сгребали сено в валки), на культивации назначали старшим, а в погонщики выделяли какого-нибудь верзилу.

Была в колхозной артели еще одна интересная, но очень ответственная должность – доставщик. Колхозное сено заготавливали не только на плоскости, но и далеко в горах. Первым туда отправляли сенокосилку, запряженную в тройку лошадей, двух в упряжке, а третью пристегивали впереди. Управлял ею погонщик из подростков. Следом вывозили косарей, а потом и женщин сгребать и скирдовать сено. До конца сеноуборки люди жили в шалашах, здесь же готовилась пища, подвозилась вода, дрова на топку, а раз в неделю – продукты из бригады и кое-какие необходимые для косарей вещи из дому. Вот как раз этими доставками и занимался доставщик. В его распоряжение предоставлялась легкая двухколесная тележка, приспособленная для горных круч, лошадь и даже… седло, большая привилегия по тем временам и в тех условиях.

Хотя я еще был мал для такой работы, но она мне очень нравилась. Доставщик ни от кого не зависел, никто им не понукал, лишь бы на полевом стане была вода, хлеб, топка, овощи с колхозных полей… Но самое главное, доставщик самостоятельно распоряжался закрепленным за ним колхозным имуществом.

Был жаркий летний день, когда я на двух лошадях, одну из которых оседлал, а другую, навьюченную небольшим скарбом, пристегнул к седлу, выехал из