крайности.
Одним словом, нам обоим хочется поскорее домой, домой и домой, в Гвиану, в девственный лес.
Не могу закончить письма, не описав вам одного эпизода, героем которого был Андрэ.
— Пойдем со мной, — сказал он мне однажды.
— Куда? — спросил я.
— Это пока секрет. Поверь мне, ты не будешь жалеть, если пойдешь со мной.
Мы вышли из гостиницы и пешком отправились на какую-то узкую и длинную улицу мрачного вида. То была улица Сен-Жак. У большого, неприглядного дома мы остановились, и Андрэ провел меня на шестой этаж.
— Здесь, — сказал он, останавливаясь у двери, выкрашенной охрой, и показывая мне на дощечку с надписью: “Госпожа Д. Искусственные цветы”.
— Да, здесь! — вскричал я.
Я узнал, друзья мои, нашу мансарду на улице Сен-Жак.
Мы вошли. Нас встретила бледная худая женщина в черном платье, окруженная тремя детьми, которые смотрели на нас с печальным любопытством. Бедняжка была вдовой без всяких средств…
— Сударыня, — сказал я ей, — не приходите в отчаяние. Моя мать была точно в таком же положении, как вы, но ее выручили добрые люди…
Подойдя к колыбельке, в которой лежал четвертый ребенок (увы! больной), я наклонился к нему, поцеловал его и положил в люльку банковский билет в 1000 франков…
Итак, до свиданья, милые мои родные, до скорого свиданья!
Всем сердцем любящий вас
На конверте был адрес:
Господину Робену, землевладельцу плантации «Полуденная Франция», Марони, во Французской Гвиане.
Письмо было получено месяц назад, наступило уже 12 сентября, адресат со дня на день поджидал двух путешественников. Им бы уж давно пора было приехать, и родные их уже начинали беспокоиться.
— Не отправиться ли нам их встречать? — предложил Анри.
Предложение старшего сына робинзона не встретило возражений. Жилище оставили под охраной Ангоссо и его семьи, сели на две превосходные пироги и отправились. Первый привал сделали на левом берегу Марони под деревьями.
— Запоздали они что-то, — говорила встревоженная госпожа Робен. — Я определенно умираю от нетерпения. Какое-то тяжелое предчувствие не дает мне покоя, и я просто не знаю, что с собою делать.
— Ну, мама, зачем такие печальные мысли? — возразил Анри. — Ведь и то сказать — от Франции до Гвианы путь неблизкий. Их могли задержать встречные ветры.
— Все это я знаю, и все-таки беспокоюсь.
Тревога госпожи Робен, какой бы малоосновательной она ни была, смутила и самого Робена, хотя он не подал виду и остался по обыкновению спокоен и бесстрастен.
Всем было как-то не по себе и хотелось развлечься. Случай вскоре представился. В кустах на берегу послышался крик птицы. В Анри дрогнула охотничья жилка. Он схватил свою большую пистонную двустволку, купленную в Кайенне, и взвел курки. Треск взводимых курков спугнул двух птиц, которые взлетели, громко хлопая крыльями. Они полетели через поляну с быстротою бомб, но меткие выстрелы Анри настигли их. Две великолепные крупные мараи упали на землю, простреленные насквозь.
На выстрел Анри отозвался откуда-то издалека третий выстрел.
Подобные случаи на Марони — не редкость, потому что эта река представляет собой огромный водный путь, по которому тянутся на прииски многочисленные пироги с рабочими. Дорогой те из них, у кого есть ружья, то и дело поддаются искушению поохотиться на попадающуюся во множестве дичь.
Но этот выстрел был какой-то особенный, скорее взрыв, чем выстрел. Так, по крайней мере, подумали все, кроме Эжена, который, напротив, утверждал, что это ружейный выстрел, и даже сделал предположение, что выпустили его либо Шарль, либо Андрэ, возвращающиеся домой. С Эженом начали спорить, но он стоял на своем, и кончилось тем, что госпожа Робен несколько успокоилась, остановившись на утешительном предположении своего юного сына.
