части машины приводили его в восхищение.
В несколько минут собрали запас топлива, разогрели паровик, и скоро из клапанов начал вырываться белый пар. Лодки, в которые посадили шесть конвойных негров, привязали сзади паровой; Анри с детской радостью взялся за руль, а Шарль и Андрэ занялись машиной.
— Отец, — сказал, улыбаясь, Шарль, — у нас рулевой Анри, а мы с Андрэ исполняем обязанности кочегара и машиниста. Ты же будешь нашим капитаном — хорошо?
— Нет, дитя мое, — возразил Робен, — я еще в капитаны не гожусь: у меня для этого нет необходимых знаний. Я не говорю о будущем, но теперь решительно не гожусь.
— Ну, если ты не хочешь быть капитаном, так будь адмиралом. Уж от этого чина тебе не отвертеться.
— Слишком много чести, так что я даже боюсь, — возразил с улыбкой Робен. — А впрочем, нечего делать — принимаю…
Ломи и Башелико взялись за весла и приготовились грести. Они, по своей наивности, не понимали, что значит паровая машина и винт. Вдруг раздался резкий, пронзительный свисток, и лодка двинулась сама собой, без гребцов.
Удивление детей природы было таково, что они выронили свои весла и замерли, раскрыв рот и выпучив глаза.
Не будь тут белых, они, конечно, выпрыгнули бы из лодок, чтобы спастись от такой чертовщины, от такого колдовства.
— О! Белые люди! — кричали они. — О! Что это такое?.. Разве так можно!..
Покуда они ахали и удивлялись, лодка достигла устья речки.
— Боже мой! — вскричал с удивлением Шарль. — Моих лодок нет на месте!
— Не может быть! — отвечал Андрэ. — Ведь главному лодочнику велено было дожидаться нас тут.
Недоброе предчувствие шевельнулось в сердце Робена.
Из паровой лодки открывался довольно широкий вид на реку Марони. На огромном пространстве катились ее сероватые воды, и чуть-чуть виднелся зеленой полосой противоположный берег. Тщетно глядел Шарль в бинокль во все стороны — лодок не было видно нигде.
— Нас обокрали! — сказал, слегка побледнев, молодой человек. — Напрасно я доверился этому бывшему каторжнику. Уж поймаю же я его, не уйдет он от меня!.. Он где-нибудь недалеко, я его догоню…
— Шарль, милое дитя мое, — возразил новоявленный адмирал, — я боюсь, что ты ошибаешься. Я знаю Гонде хорошо и могу за него поручиться. Он такой человек, что скорее станет защищать до последней капли крови порученное ему, нежели воспользуется им и украдет. Если его нет на том месте, где он должен был быть, значит, он сделался жертвой какой-то ужасной катастрофы.
Глава IX
Питер Браун в течение двадцати лет был одним из счастливейших ножевых фабрикантов в Шеффилде.
В течение двадцати лет он безмятежно выделывал из стали превосходные ножи, бритвы, ножницы и пилки для ногтей и получал награды на всевозможных выставках. Все наградные листы Питер Браун переплел в великолепный сафьяновый переплет и с гордостью показывал этот объемистый том желающим. Медали были развешаны по стенам зала в его шеффилдском доме и ярко блестели при свечах.
До сих пор Питер Браун был счастлив, безмятежно счастлив. Но вдруг на него напало раздумье.
Уже двадцать лет выделывает он бритвы и ножницы; за это время успело вырасти целое поколение. Не пора ли Питеру Брауну отдохнуть?
Долго обдумывал он этот вопрос втайне и наконец поделился своими размышлениями с миссис Браун, которую он называл Арабеллой. Миссис Браун была покорнейшей из жен; она находила все прекрасным, что бы ни говорил и ни делал ее муж. Когда мистер Браун объявил ей, что желает почить на лаврах, она нашла по обыкновению, что это будет perfectly well[12].
Впрочем, ей было это совершенно все равно. В дела мужа она никогда не вмешивалась и очень мало интересовалась ими. Она круглый год жила безвыездно в Шеффилде и лишь на июль уезжала со своими дочерьми, мисс Люси и мисс Мери, на морские купания в Остендэ.
Итак, мистер Браун начал ликвидировать свои дела. Покуда шла ликвидация, он не скучал, потому что у него было дело, были хлопоты. Но когда все кончилось и он оказался обладателем капитала в сто тысяч фунтов стерлингов, он совсем обалдел от ничегонеделанья.
Сначала он выдумал разыгрывать из себя знатного джентльмена и сделался всеобщим посмешищем, так как бывшему ножовщику его новая роль, конечно, не удалась. Разочаровавшись в этом, мистер Браун заскучал. Миссис Браун забеспокоилась, но ничего ему не сказала, притворяясь, что не замечает в муже никаких перемен.
В одно прекрасное утро он вошел в столовую к завтраку, сияющий, веселый, и возвестил своей обрадованной жене:
— Знаешь, Арабелла, у меня сплин.
Одной из слабостей мистера Брауна была страсть говорить по-французски. Говорил он ужасно, нещадно коверкая язык, но все-таки употреблял его
