никакой боли. Затем индианка легко и ловко вытащила из-под кожицы маленькое белое насекомое.
— Вот и все. Никогда не надо ходить босиком. В ноги белых людей эта злая блоха забирается очень часто.
Мисс Люси, радуясь своему исцелению, хотела поблагодарить дикарку и вдруг остановилась в изумлении, видя, что та прячет булавку в рот, словно желая проглотить ее.
Впрочем, молодая девушка скоро поняла, в чем дело, увидев, что булавка прошла сквозь нижнюю губу индианки и заняла место рядом с несколькими другими такими же булавками, из которых на подбородке у дикарки образовывалась как бы маленькая эспаньолка.
Здесь мы сделаем небольшое отступление, чтобы поговорить немного о подкожной блохе.
Это насекомое гораздо меньше, но зато и гораздо несноснее обыкновенной блохи. Оно встречается на Антильских островах и в Южной Америке; живет в песке, в пыли, особенно же в покинутых хижинах. Эта блоха очень быстро проникает под кожу и совсем без боли, но потом, напившись подкожной жидкости и крови, разбухает и становится величиной с горошину, производя в теле нестерпимый зуд. Если подкожную блоху вовремя не извлечь из тела, то место, где она сидит, начнет болеть, и тогда может понадобиться даже операция — например, ампутация пальца или иссечение более или менее значительного куска тела.
Подкожная блоха весьма часто нападает на негров и краснокожих, и они научились очень ловко извлекать ее. Это поручается обыкновенно женщинам, вот почему они носят всегда при себе булавки, которые очень оригинальным способом втыкают вместо подушечки себе в нижнюю губу.
Тем временем между мистером Брауном и капитаном Вемпи продолжались переговоры. Последний напился, как говорится, в лоскуты, но все-таки начал делать приготовления к отъезду на рыбную ловлю, в десятый раз повторяя мистеру Брауну обещание скоро вернуться и отвезти его в лодке куда надо. Но англичанин был упрям, как осел, и требовал, чтобы индеец вез его немедленно.
— Я хочу сейчас, — говорил мистер Браун. — Слышите, сейчас! Я дам вам много гиней… Я выпишу вам чек на Суринамский банк.
Ничто не помогало. Индеец тоже стоял на своем, и если бы мистер Браун не перестал надоедать ему, кончилось бы тем, что тот, пожалуй, и совсем не вернулся бы к нему с рыбной ловли.
Галиби уехали, а мистер Браун злился и бесновался.
На вторую ночь, под утро, мистер Браун размечтался у потухающего костра. Вдруг невдалеке послышался плеск весел. Мистер Браун вскочил и крикнул во всю мочь, подзывая к себе плывущих. Плеск весел разом прекратился; в темноте послышалось чье-то ругательство. Захрустели ветви. Костер погас по неизвестной причине. Стало совсем темно.
Мистер Браун хотел протестовать против такого нарушения неприкосновенности его домашнего очага, но не имел времени: его скрутили, заткнули рот и грубо бросили в лодку, которая быстро поплыла по реке.
— Ничего, это все-таки плавание, — утешал себя мистер Браун, нисколько не думая о жене и детях.
Глава XV
Читатель помнит, как удивились робинзоны, услышав фразу, произнесенную татуированным индейцем, ехавшим в лодке с европейцем.
Европеец был не кто иной, как Гонде, ограбленный разбойниками, а татуированный индеец — сам мистер Браун из Шеффилда.
Но как же все это случилось?
Робену очень хотелось расспросить чудака, но тот, видя, что его протесты не достигают цели, замолчал с бесстрастностью и спокойствием, которым позавидовал бы любой индеец из племени арамихо. Впрочем, робинзоны не особенно приставали к англичанину, потому что им нужно было разрешить много других, гораздо более важных, вопросов.
Бумажная лодка взяла большую лодку на буксир и, к великой радости Гонде, поплыла к лагерю робинзонов.
Несчастный Гонде был весь избит и изранен; он едва мог держаться на ногах и отвечать на вопросы, которыми его осыпали.
— Ах, мистер Робен, как я рад вас видеть! — говорил он. — Меня ограбили и избили. Вещи, отданные мне на хранение вашим сыном, у меня отняли силой, но я все-таки не теряю надежды, что мы скоро их найдем и возвратим.
— Что же с вами случилось, Гонде? — спросил Робен. — Расскажите мне все подробно, а главное — поскорее.
— Сейчас, сударь, но сначала позвольте мне самому задать вам один вопрос.
— Говорите.
— Вы не подозревали меня в чем-нибудь? Вы, надеюсь, ни одной минуты не думали, что я воспользовался вещами, которые принадлежат вам, моему благодетелю? Не подумали, что я отнесся небрежно к хранению их?
— Нет, Гонде, я ничего этого не подумал; я был убежден, что случилась какая-то катастрофа.
— Хотя ваше исчезновение нас крайне удивило, — заметил от себя Шарль.
