Золотые горы (такими, по крайней мере, считал их Бенуа) были недалеко. Он вычертил себе дорогу с точностью циркуля и мог достаточно точно определять направление, которого следовало придерживаться. Он уже с торжеством подумывал о той минуте, когда вступит в пещеры, наполненные золотом, золотом, золотом…
Вдруг его обоняние поразил сильный и крепкий запах мускуса.
Бенуа остановился и проворчал на ухо Бонне:
— Остерегайтесь. Тут где-то близко змея.
— Змея! — с испугом произнес тот. — Где? Где?
— В том-то и дело, что я не вижу ее, а если б видел, то выстрелил бы в нее без разговоров.
— Змея, — бормотал Бонне, вспоминая ужасный эпизод со змеями. — Я не сделаю дальше ни шагу.
— Ты глуп. Стоять на месте, пожалуй, даже опаснее, чем идти. А, вот она, вот она. Это удав, и очень большой.
— Где ты его видишь?
— Его самого я не вижу, но вот его след в траве. Он прополз тут минуты две назад, не больше — это ясно по запаху.
Индейцы, несмотря на вонь от разложившегося трупа, тоже почуяли запах мускуса и остановились в молчаливом ожидании.
Вдруг неподалеку послышался треск ветвей и тяжелый топот. Бенуа взвел курок. Акомбака натянул лук и приготовил стрелу.
Треск сучьев продолжался. По лесу без оглядки бежало какое-то крупное животное.
— Майпури![10] — прошептал индейский вождь на ухо бандиту.
— Ну что же мы стоим? Идемте.
Шествие тронулось дальше. Майпури, по-видимому, испугалась людей и убежала в сторону, пролагая дорогу сквозь чащу. По проложенному ею следу людям было легче идти, к тому же он вполне совпадал с принятым ими направлением.
— Вот тебе раз! — сказал Бенуа. — Неужели змея решилась охотиться на майпури? Это очень любопытно.
— Эта майпури — самка, с нею ее детеныш, — отвечал Акомбака. — Змея хочет съесть детеныша.
— Ну, это другое дело, а то где же змее проглотить целого тапира?
Местность вдруг разом изменилась. Появились скалы, и сквозь просвет в зелени показались горы на расстоянии одного километра.
Бенуа подавил готовый сорваться с губ крик радости и, указывая своим товарищам на скалистые высоты, тихо проговорил:
— Здесь.
Едва он успел произнести это слово, в густой траве на поляне послышался треск как бы ломающихся костей и затем мирные удары о землю чьих-то копыт.
Из чащи выскочила огромная, бесформенная масса, она сделала прыжок вперед, потом отпрянула назад и исчезла, но в нее все-таки успела вонзиться меткая стрела, пущенная Акомбакой, который беззвучно рассмеялся.
— Что это такое? — спросил Бенуа на индейском языке.
— Майпури убила змею, а я убил майпури. Мы будем ее есть.
— Откуда тебе известно, что она убила змею?
— Пойдем со мною. Ты убедишься, что Акомбака никогда не говорит неправды.
Они прошли несколько шагов и увидели на скале огромного удава, лежавшего без движения. Из ноздрей змеи текла кровь, раздвоенный язык был безжизненно высунут. То, что змея мертва, не вызывало сомнений.
Бенуа стал искать на змее хоть какую-нибудь рану, но не нашел. Очевидно, тапир не кусал удава и ногами не топтал. Заметно было только, что тело змеи несколько сплюснулось и совершенно лишено упругости, точно сделано из тряпок.
Бандит вопросительно поглядел на индейца. Тот покровительственно улыбнулся и объяснил:
— Акомбака сказал верно. Удав напал на майпури, собираясь съесть ее детеныша. Он думал ее задушить, как душит тигра, которому никогда не удается вырваться из его колец, но майпури хитра и сильна. Это самое сильное и большое животное в наших лесах. Почувствовав, что змея обвивается вокруг нее, она затаила дыхание, вобрала в себя живот, съежилась, сжалась. Змея обвилась еще плотнее; тогда майпури разом распустила грудь и живот, надулась и сделалась большая-большая; змея не успела расслабиться, кости ее затрещали — ты слышал этот треск — и она умерла. Майпури освободилась, убежала, а я догнал ее своею стрелой. Мы будем есть ее, — закончил Акомбака с довольной улыбкой.
— Есть? — недоверчиво переспросил Бенуа. — Но ведь она еще на ногах. Я не думаю, чтобы твоя стрела нанесла ей большой вред.
Индеец, не переставая улыбаться, указал своему собеседнику на широкий кровавый след, видневшийся на траве.
