Мысль о тебе, кум, постоянно жила в моем сердце. Я сказал плачущей Агеде:
— Пойдем к белому человеку.
Сыновьям своим, которые горели желанием опять искупать в крови врагов свои окровавленные сабли, я сказал:
— Пойдемте и вы со мной к белому человеку.
Они не возразили мне ни слова и не расспрашивали, а послушно пошли за мной.
Я был болен. У меня была лихорадка. Но что значила для моего огорченного сердца рана на голове? Моя воля была сильней телесной раны. Мои сыновья переправились через пороги. Я узнал знакомые места. Мы шли, не останавливаясь ни на минуту. Ломи и Башелико не знают усталости. Мы дошли до кокосовых деревьев. Я увидел срубленные деревья, листья муку-муку и зеленые растения с длинными шипами. Я сказал: здесь змеи. Мы спрятали пирогу в траве и пошли обходной тропинкой, которую я мысленно хорошо представлял.
Я увидел Казимира, увидел белого человека, которого зовут Андрэ, увидел белую женщину, мать твоих детей. Я им сказал:
— Белый тигр говорил бони: «Когда ты будешь несчастлив, когда у тебя не будет хижины, рыбы и вяленого мяса, приходи ко мне». У меня больше ничего нет, и я пришел. Это моя жена Агеда.
Белая женщина обняла мою жену и сказала:
— Будь мне сестрой!
Агеда заплакала от умиления.
— А вот это мои сыновья, — сказал я.
— Они будут братьями моим сыновьям, — отвечала белая женщина, протягивая им руки.
Очень приятный голос у твоей жены, кум, и, вообще, она женщина чудной доброты. Ломи и Башелико сказали:
— Наша жизнь принадлежит вам.
Я спросил белую женщину:
— А где же Белый Тигр? Я хочу видеть моего друга, Великого белого вождя.
— А мы хотели видеть наших братьев, его сыновей, — сказали Ломи и Башелико.
— Он ушел со своими сыновьями, — отвечал Андрэ.
Тогда я сказал моим сыновьям:
— Пойдемте за ними.
Мы скоро нашли ваши следы и догнали вас как раз тогда, когда нечестивый индеец осмелился поднять руку на белых людей.
Закончив этой торжественной фразой, бони даже плюнул от негодования на дерзость индейца.
— Дорогой мой Ангоссо, — отвечал Робен, — ты меня до сих пор называешь Белым Тигром. Ничего, зови меня, пожалуй, так, если хочешь; от тебя я с удовольствием приму такое прозвище. Хотя, с одной стороны, оно и напоминает мне горькие минуты моей жизни, но, с другой, оно напоминает мне и тот день, когда пробил час моего освобождения и я нашел тебя на островке с моей женой и сыновьями.
Мне нечего прибавить к словам, которые сказала тебе жена белого тигра. Твоя жена и дети с этих пор сделаются членами нашего семейства; мы будем составлять все одну семью. Не правда ли, дети?
Молодые люди вместо ответа лишь крепко пожали руки Ангоссо и его сыновьям.
Ангоссо, как знаток, любовался бравым видом и стройным сложением Робеновых сыновей, имена которых он помнил отлично благодаря своей изумительной памяти дикаря. Он пришел в восторг от любезности робинзонов и откровенно сказал, насколько обрадовал его встреченный им прием, оказанная ему и его сыновьям ласка.
Однако честный бони не был совсем спокоен. Что-то его сильно тревожило, хотя он при всем своем желании не решался сообщить о своей тревоге Робену.
От изгнанника, однако, не укрылось тревожное настроение негра, и он спросил кума, что это значит.
Ангоссо отвел Робена в сторону и шепотом спросил его, куда должен был идти с засеки «маленький Сарль».
— Сарль? — переспросил Робен. — Ты говоришь, должно быть, о моем сыне Шарле?
— Да, о нем. Куда он ушел?
— Как «куда ушел»? Да разве ты его не видел на засеке?
— Нет, кум, не видел.
— Это странно. А мать разве ничего тебе не говорила о нем?
