своими перепонками-крыльями.
Робен охранял привал с тесаком в руках.
— Отец, — тихо сказал Анри, — мы их видели.
— И Шарля? — спросил Робен.
— Нет, его не видели, но в середине лагеря похитителей мы заметили большую хижину, должно быть, он там. Вокруг хижины сидели на корточках индейцы.
— Но как вы могли разглядеть все это в темноте?
— Потому что в лагере горели костры.
— Странно. Это доказывает, что индейцы нас не ожидают или готовы отразить наше нападение.
— Вероятнее всего, последнее, тем более что индейцев мне показалось что-то очень много.
— Как расположен их лагерь?
— Вот как. Он находится на том самом месте, где нас мучили. В центре стоит большая хижина, вокруг которой горят восемь костров, по два с каждой стороны. С нашей стороны местность открытая, а сзади лагерь упирается в лес.
— Для защиты лагерь расположен очень удобно, и у нас будет много хлопот, если придется идти на штурм.
— Да, отец, бой будет горячий. Я забыл тебе еще сказать, что впереди лагеря, с нашей стороны, кроме упомянутых мною восьми костров расположен еще большой полукруглый костер.
— О, я уверен, что это самое слабое место лагеря. Менее освещенная сторона, вероятно, защищена гораздо лучше, а здесь, я уверен, в засаде — не более двоих часовых. На эту сторону мы и направим свои усилия.
— Кто же пойдет на штурм?
— Самые сильные: я, ты, Ангоссо, один из его сыновей и Андрэ. Необходимо сломить сопротивление индейцев сразу. Мы устремимся в лагерь через костер, с топорами в одной руке, с тесаком — в другой. На это понадобится всего каких-нибудь две минуты. Эдмонд, Эжен и второй сын Ангоссо составят наш резерв, который подойдет к лагерю с противоположной стороны. Эдмонд возьмет мое ружье, а Башелико — ружье своего отца. Засевши в лесу, они будут стрелять в тех, кто побежит в эту сторону.
— Отец, твой план превосходен. Он непременно удастся. Остается теперь только одно…
— Что такое?
— Как можно скорее привести его в исполнение.
— Спасибо, сынок, я иного от тебя не ожидал. Идем!
Задумано было быстро, но и выполнено было тоже поспешно. Менее чем через два часа после того, как состоялся военный совет, два отряда — действующий и резервный — выступили в путь.
С востока против лагеря индейцев спрятался в засаде резервной отряд, а с запада двинулась штурмующая группа.
Большой полукруглый костер едва горел. Тихо подкрались к лагерю робинзоны, затем Робен крикнул громовым голосом: «Вперед!» — и его люди разом ворвались в лагерь.
Быстро перескочили они через костер, хотя и обожглись; дым попал им в глаза, в горло, они кашляли, чихали, первое время не видя пред собой ничего.
Казалось, они потерпели поражение без битвы.
Раздался громкий, дикий крик индейцев.
Индейцы, оставленные Бенуа и Акомбакой стеречь лодки, умирали от скуки. Дни казались им бесконечными. Запас вику истощился у них весь, для приготовления кашири не было материала, а водка белых была так крепко закупорена в бутылках и уложена в ящиках, что о какой-нибудь нескромной попытке на этот счет нечего было и думать.
Итак, бедняги скучали; скучали так, как только могут скучать индейцы, оставленные без крепких напитков и табака и принужденные рассчитывать каждую порцию кассавы и рыбы.
Так не могло долго продолжаться. Гора к индейцам не приходила, следовательно, они рано или поздно сами должны были отправиться к горе.
И что, в самом деле, им сидеть без дела при лодках, когда нечего пить?
Кто первый высказал эту мысль, неизвестно, но она пришлась всем по вкусу. В одну минуту собрались индейцы в путь, уложили в свои пагары провизию, спрятали лодки в траву и с легким сердцем дезертировали.
Впрочем, они дезертировали не совсем, а лишь самовольно пошли на соединение с главным отрядом, покинув порученный им пост. У нас, конечно, их за это судили бы военным судом, но индейцы таких тонкостей не ведали.
Дезертиры направились по той же дороге, по которой несколько раньше пошли их товарищи с белым вождем и Акомбакой, и очутились по соседству от засеки. Господин Случай устроил совершенно неожиданную встречу их с Шарлем в ту самую минуту, когда он только что убил огромного орла — harpia
