В каждой было золотых самородков килограммов на полтораста, то есть на сумму около четырехсот пятидесяти тысяч франков.
Читатель уже знает, что робинзоны искренне презирали золото, поэтому неудивительно, что находка встречена была ими совершенно равнодушно. Робен смотрел на самородки, как будто они были самой обыкновенной вещью.
— Бедный друг! — говорил он. — Бедный Казимир! Всю жизнь ты был полезен мне в несчастье и, умирая, даришь мне огромное богатство.
— На что оно нам, отец? — вскричал Анри. — Мы гвианские беглецы-робинзоны, нам не нужно золото. Мы кормимся от земли, возделывая ее, мы питаемся трудами рук своих. До сих пор нам золото было не нужно, зачем же вдруг оно понадобится нам теперь?
— Верно, сын мой, ты хорошо сказал. Я очень тобой доволен. Если все вы так думаете, то я очень рад. Будь по-вашему.
Робинзоны презрительно столкнули самородки ногами в яму, и они упали туда вместе с пагарами. Яму засыпали и сровняли с землей, так что не осталось никакого следа, а для Казимира вырыли другую могилу шагах в десяти от клада.
Негра похоронили и на могилу навалили с помощью индейцев огромный камень, на котором Робен острием тесака начертал следующие простые слова: «Здесь покоится прах честного человека».
Тайна золота погребена была вновь и вверена на хранение усопшему старику прокаженному. Долго ли ей суждено было оставаться погребенной?
По окончании печальной церемонии робинзоны стали думать о том, чтобы возвратиться в жилище Доброй Матери. Но индейцы, всегда и во всем упрямые, как дети, желали непременно здесь передать Шарлю полномочия вождя. Объясниться с ними было бы абсолютно невозможно, если б, на счастье, не оказалось, что Ангоссо прекрасно владеет наречием эмерильонов. Негр принял на себя роль переводчика, и потянулись переговоры, грозившие никогда не кончиться, если бы Шарлю не пришло вдруг в голову решить вопрос очень простым и верным способом.
Еще в плену он обратил внимание на красивого молодого индейца лет двадцати, который все время выказывал ему большую симпатию. Этот индеец был значительно умнее своих собратьев. Шарль подумал, что из этого краснокожего юноши выйдет отличный вождь, и поделился своей мыслью с отцом, который ее вполне одобрил.
Но непростым делом было заставить индейцев согласиться с этой мыслью, трудно было рассчитывать на успех. Шарль прибег к решительной мере: сняв с себя ожерелье-талисман, он подошел к молодому индейцу и надел это чудодейственное пиаи ему на шею.
Шарль не ошибся в расчете. Передача талисмана, совершенная Шарлем с таким важным видом, будто это сам король надел на своего подданного орденскую ленту, имела непосредственным результатом провозглашение молодого индейца наследником Акомбаки.
Кстати, последнее слово об Акомбаке, об этой мало интересной жертве тайны золота. Безголовый труп его, во время суматохи оставленный в лесу на произвол судьбы, съели гвианские муравьи. Впрочем, этого и нужно было ожидать.
Церемония возведения нового вождя в эту должность была непродолжительна. У индейцев не осталось ни капли «веселого» напитка, чтобы отпраздновать это событие. В довершение несчастья вся провизия у них вышла, и им грозил голод.
К счастью, под боком находилась засека робинзонов с ее неистощимыми запасами всякого провианта. Робен гостеприимно через Ангоссо пригласил индейцев в свои владения.
Приглашение принято было с восторгом, и все толпой отправились на засеку, куда и прибыли совершенно благополучно.
Индейцы были ослеплены богатством засеки, обработанной руками нескольких человек. Индейцы удобно расположились там, и на другой день последовал трезвый пир, во время которого не произошло ни малейшего беспорядка или безобразия. Влияние белых сказалось быстро и сильно.
Индейцам так понравилась засека, что они попросили у Робена позволения поселиться около нее и войти в состав колонии.
Разумеется, разрешение было дано от всего сердца. Условлено было, что часть индейцев отправится в их деревню за женами, стариками и детьми. Ангоссо и его сыновья мало-помалу оставили свое вековое предубеждение против индейцев и жили в полном согласии с пришельцами.
Так прошел месяц.
Вопреки своему обыкновению, индейцы не ленились. Всем жилось сытно, весело, привольно. Никто не отлынивал от работы, каждый трудился в меру сил; работа шла по раз и навсегда заведенному порядку, которому очень удивлялись индейцы, но подчинялись ему охотно.
В тот день, когда отправлялась депутация индейцев за женами, работа на засеке прекратилась. В Доме Доброй Матери был праздник: давали прощальный пир в честь индейцев, отправлявшихся в путь, после чего все, по предложению Робена, пошли поклониться могиле Казимира.
Внешний вид поляны, на которой произошло столько событий, несколько изменился. Листья поваленных бурей деревьев высохли и пожелтели. Приближалось время, когда они должны были быть сожжены, а поляна обработана.
Робинзоны медленно и молча шли за главой своего семейства к тому месту, где вечным сном покоился старик прокаженный, и вдруг с удивлением увидели, что надгробный камень окружен благоухающими цветами в таком множестве, что аромат их разносился далеко вокруг.
Что за благодетельная фея развела здесь этот роскошный цветник, над которым тучами носились пестрые бабочки и очаровательные птицы-мухи? Или, может быть, гений золота позаботился о могиле невинной жертвы его нарушенной тайны? А может — и это вернее всего, — неизвестные люди, спрятавшие клад, найденный и не тронутый белыми, пожелали отблагодарить их, украсив могилу друга белых цветами?
На крик удивления, вырвавшийся из груди робинзонов, отозвался хриплый вопль — вопль невыразимого человеческого страдания. За воплем
