С первого марта, со дня первого показа, по двадцать третье мая плюс один спектакль в Южно-Сахалинске в августе – это довольно много, спектакль уже сложился, уплотнился, заработал… Но первого октября вышел на сцену как будто с премьерой. Текст мной, конечно, очень хорошо изучен, и воспроизвёл я его как в прошлом сезоне, но прозвучал он иначе, много острее, жёстче, и его определённо лучше и внимательнее слушали.
Самым удивительным было то, что тема гнева и ненависти, которым в спектакле посвящён целый эпизод, зазвучала мощно, этот эпизод стал, наверное, важнейшим, если не кульминационным в спектакле. А весной и летом он был скорее проходным. Что весной, что сейчас я исполнял его одинаково, но люди слушали по-другому: от меня в спектакле зависит далеко не всё.
Значит, что-то произошло с людьми, тема гнева и ненависти к осени вызрела и стала более понятной (чуть было не сказал «более близкой»).
Мне предстоит исполнять спектакль осенью и зимой много и в разных городах. С большим интересом и вниманием буду изучать и вслушиваться в реакцию людей. Вот я и говорю, что начало сезона ощущаю как прыжок в холодную воду и дальнейшее плавание по студёным волнам.
А первого октября, помимо начала сезона и пятидесятого спектакля «Шёпот сердца», старшей дочери Наташе исполнилось двадцать лет. У меня в голове это не укладывается. Не в том смысле, что ещё совсем недавно она бегала маленькая, нет-нет, маленькая она была давно. Но просто – двадцать лет. Мне мои двадцать лет помнятся очень хорошо. Про моё двадцатилетие я когда-то написал рассказ «Последний праздник». Я подробно, кристально, анатомически точно помню этот день. А если я его так отчётливо помню, значит, я не чувствую, не вижу разрыва связи меня, двадцатилетнего и сегодняшнего… Проще говоря, во мне остался я, двадцатилетний, у которого старшей дочери первого октября исполнилось двадцать лет. Это очень странное ощущение.
Я очень хотел, чтобы она приехала отметить свой день рождения в Питер, ко мне на гастроли, на открытие сезона, чтобы посмотрела пятидесятый спектакль «Шёпот сердца» в прекрасном театре, но она решительно и определённо захотела провести свой последний околодетский день рождения дома, в своей комнате, которую она сменила на комнату в московском студенческом общежитии. Я её понимаю. Если бы у меня в мои двадцать лет была такая возможность, я сделал бы то же самое.
Интервью «Новым известиям»
В Москве в восьмой раз проходит международный театральный фестиваль моноспектаклей «SOLO» – уникальный проект, благодаря которому на московской сцене были представлены спектакли ведущих европейских режиссёров: Роберта Уилсона, Ромео Кастеллуччи, Яна Фабра, Даниэле Финци Паска и других мастеров. В этом году программу фестиваля завершит спектакль Евгения Гришковца «Шёпот сердца». В интервью «Новым известиям» Евгений Гришковец рассказал о том, как в одиночку в течение пятнадцати лет он удерживает внимание публики и как создаёт свои успешные спектакли.
– Я не мало бываю в Москве, но, может быть, недостаточно. Я играю с сентября по июнь два-три спектакля в месяц в Москве, и, конечно, этого мало, поскольку те, кто ходит на них в Москве, наполовину не москвичи, а приезжие, которые решили устроить для себя обязательное посещение театра. Но мне важно, как человеку провинциальному, много играть в провинции. Почему? Потому что экономическая модель моего театра позволяет мне исполнять по всей стране спектакли ровно в том виде, в каком они существуют в Москве и Санкт-Петербурге. Это полноценные спектакли московского репертуара. Такого никто себе позволить не может.
– У меня не было даже такой мысли. Я не пытался стать москвичом так же, как и петербуржцем. Родители мои хотели стать ленинградцами, но я этого не хотел никогда.
– Я могу назвать себя земляком Астафьева, хотя он ещё дальше родился и работал, чем я, и я тоже писал, что, когда живёшь в провинции, есть ощущение, что ты находишься в стороне от процесса, и это не очень хорошо. Но когда ты оказываешься в Москве и попадаешь в некое плотное театральное сообщество, или литературное сообщество, или кинематографическое, ты видишь его границы. Ты видишь, насколько там мало людей, и качество этих людей, как правило, невысоко. Ты видишь целиком этот процесс, и он кажется тебе убогим. Поэтому лучше ощущать себя в стороне от процесса, но знать, что он существует. Когда ты попадаешь внутрь, ты видишь, что нет никакого процесса, есть суета и какой-то нелепый попкорн с отдельными выхлопами художественных произведений. Лучше ощущать иллюзию процесса, чем знать, что его нет.
– Все спектакли, которые я делал после 2002 года, для меня этапные и программные. Был период, когда я сделал сразу пять спектаклей, с 1998 по 2002 год. Я выдавал по спектаклю в сезон, а потом возникла пауза на восемь лет, от «Дредноутов» до «+1», когда я не знал, что мне делать. Я даже предполагал, что спектаклей вообще больше не будет, потому что у меня не было никакой идеи развития. Я не видел, как развиваться в области этого
