пристально изучали нечто у подножия лесов. Овидайя поспешно утащил своего друга за большой каменный блок, лежавший на краю моста, одновременно оглядываясь в поисках возможности бежать. По южному берегу к мосту тоже приближались солдаты.
Ученый выглянул за парапет. В добрых пятнадцати футах под ними проходила грузовая барка. Он подтолкнул Марсильо к парапету:
– Прыгайте!
– Да мы же все кости себе переломаем, – удивился генерал. Он скорее лежал на парапете, чем прислонялся к нему, и выглядел так, словно вот-вот собирался потерять сознание.
– Лучше так, чем это сделает палач, – отозвался Овидайя. Затем изо всех сил толкнул Марсильо, и итальянец упал. Овидайя перепрыгнул через парапет. Прежде чем прыгнуть, он еще раз посмотрел на мост, заполнявшийся солдатами. Последним, что он увидел на мосту Руаяль, был мужчина в кожаном камзоле каменотеса. На голове у него была низко надвинутая на лицо шапка, в руках он держал молоток и долото. Казалось, он очень торопился. Челон отметил, что у рабочего очень густые черные локоны и что двигается он, словно кот. Затем Овидайя увидел только одно лишь небо, а вскоре после этого – и вовсе ничего.
Когда он снова пришел в себя, баржа уже шла по предместьям Парижа. Судя по всему, команда их не заметила. И только ближе к вечеру где-то к западу от Парижа шкипер обнаружил, что на задней палубе между мешками с шерстью у него лежат двое дворян. Брать иностранцев с собой мужчине не хотелось. Очень уж очевидно было, что они что-то натворили, да и выглядели они не слишком зажиточными. Чулки порваны, бархатные камзолы потрепаны, волосы в париках торчат во все стороны.
Тем не менее Овидайя сумел убедить мужчину довезти их почти до самого Вернона, где, по сведениям шкипера, располагался монастырь бенедиктинцев под названием Сен-Жюст. Кроме того, он сообщил, что там должен быть хороший врач. Кошелек у Овидайи отняли еще на флагманском корабле, однако в подкладке его камзола было зашито несколько золотых монет. Нескольких кругляшков оказалось достаточно, чтобы заставить шкипера передумать и освободить для них две кровати в каюте.
Овидайя упал с моста на тюк с тканями. Не сказать, чтобы он был мягким как пух, однако костей он не сломал. Марсильо повезло не так сильно. К ушибленному плечу, которое к этому моменту уже сильно опухло, у него добавилась сломанная нога и, возможно, другие повреждения. На протяжении первых дней болонец почти не приходил в сознание. У него поднялась температура, и Овидайя долгое время вообще не был уверен в том, что старый солдат дотянет до прибытия в монастырь бенедиктинцев.
Через несколько дней жар отступил. Тем не менее, когда они добрались до монастыря Сен-Жюст, Марсильо пришлось перенести на берег на носилках, а до монастыря везти на повозке. Овидайя предложил аббату все оставшееся у него золото, если медик позаботится о генерале, однако тот отказался:
– Вы не обязаны платить нам, месье. Однако я хотел бы узнать ваши имена.
– Я предпочел бы их не называть.
– Вы путешествуете инкогнито?
– Да.
– И все же я вынужден настаивать.
Увидев сомнение на лице ученого, аббат хитро улыбнулся.
– Вы можете назвать мне свои имена на исповеди, и тогда они навсегда останутся тайной.
На миг Овидайя задумался, не обмануть ли аббата, однако почувствовал, что слишком устал для этого, да и надоели ему постоянные тайны. Поэтому он негромко произнес:
– Я Авдий Челоний, к вашим услугам. А моего спутника зовут Павел Лукий Марсилий.
Аббат поднял бровь:
– Марсилий? Тот самый Марсилий? Автор «
– Тот самый, ваше преподобие.
– Почему же вы сразу не сказали? У нашего ботаника есть несколько его трудов. Для нас будет честью вылечить вашего друга, если того захочет Господь, сколько бы времени на это ни потребовалось. До тех пор вы находитесь под нашей защитой.
С того момента прошли недели, на протяжении которых Марсильо начал чувствовать себя лучше. Монастырский медик наложил шину ему на ногу, ежедневно промывал его плечо отваром мандрагоры. Опухоль стала спадать, однако медик опасался, что рука генерала так и не обретет былую подвижность.
Большую часть времени они проводили в монастырской библиотеке или же сидели в большом саду, разбитом во внутреннем дворике летней трапезной. Они занимались одними и теми же делами, и мир за воротами монастыря постепенно начал меркнуть. Иногда Овидайя задавался вопросом, существует ли он вообще. Он полагал, что аббат в курсе последних событий, что он знает по крайней мере о ходе военных действий, которые развернул Великий король против Великого альянса. Однако вопросов не задавал.
Наступила весна. Когда однажды вечером, незадолго до вечерни, они сидели в залитом солнечным светом церковном саду, Марсильо сказал:
– Я обратил внимание, что вы совершенно перестали писать письма, Овидайя.
