Письма к Олафу Броку. 1916–1923

последний не верит, чтобы в Норвегии нашлись ныне возможности войти в наше дело. А как думаете Вы?

В эту минуту принесли мне Ваше дорогое письмо от 21-го. Радуюсь успокоению, которым оно дарит меня. Отвечу по порядку на все затронутые в нем вопросы:

1) Слова Биркг.[енгейма][380] относительно Кузина[381] очень меня успокаивают. Я также считаю инцидент, таким образом, исчерпанным, извиняясь еще раз за причиненное в свое время невольное волнение. Приезду Б. [иркенгейма] искренне радуюсь. Услышим, по крайней мере, кое-что из первоисточника.

2) Построение M-m Dehn объясняется, вероятно, следующим образом: Россия всегда была страной, вывозившей сырье, хлеба. В этом ее отличие от Германии. За время войны, смуты она ничего не могла вывозить: следовательно, блокада ей должна была бы быть не страшна. Недохваток во всем – результат не отрезанности от ввоза, а [неразб. – ред.] большевизма. Большевики могут только уничтожать и расстраивать все. Когда большевизм все запасы пожрал вокруг себя, в ту минуту, когда он сам был обречен на конец, в страну начинают ввозить товары и припасы! Следовательно, ему дается новая возможность держаться. Вот то, чего боятся г-жа Ден и прочие настрадавшиеся в большевии. Вы же надеетесь на возможность распределять хлеб одновременно и жертвам большевиков, т. е. тем, кто больше всего нуждается. Это ужасный тупик. Отчаяние овладевает, когда убеждаешься, что только наша бездарность мешает нам одержать верх.

За то, что Вы, лишь жалея меня, «не открываете мне», я Вам шлю маленький гостинец, который получите одновременно с сим. Не требуйте от меня открытого выступления за уничтожение блокады: вы знаете, я представляю ту Россию, которая борется с большевиками. Как я могу выступать против политики, которой держится то, что составляет белую власть? Если бы я мог убедиться, что те, которые борются «за порядок», вредят Родине, я немедленно отстал бы и от них. Но пока, несмотря на отдельные ошибки отдельных лиц, не могу этого сказать. Цель официально указанная – положить конец злу, пресечь диктатуру меньшинства, столь симпатична и достойна, что не могу не видеть в ней ближе восстановление России, нежели в тех мероприятиях во вражьем лагере, которые ведут к ее гибели.

Вопрос об использовании водных сил Пазвик-реки[382] меня страшно увлекал. На него ушла большая доля работы и энергии во время моего служения в Норвегии. И только, когда я одержал верх в нашем Министерстве, когда я добился согласия Министерства (помог Нольде[383]) на назначение смешанной комиссии, случилась революция, и меня перевели в Стокгольм. Но теперь не время поднимать этот вопрос. Нет государственной власти, которая могла бы теперь заняться им. Единственный выход из положения – это официальное обращение A/S Sydvaranger[384] в Архангельск. Думаю, что именно причины местного значения (отсутствие валюты и т. п.) могут ввести Миллера[385] в искушение предпринять нечто, на что он неуправомочен [так в тексте – ред.]. Иного

не

большевистского пути нет.

Со связью с Петроградом дело все еще не наладилось. Ваши три тысячи крон устали лежать в письменном моем столе, ожидая безопасной возможности переслать деньги. Боюсь рисковать получателями.

Нежно целую ручки дорогой Нины Ивановны, крепко жму Ваши руки и шлю сердечный привет дорогим друзьям – детям.

Ваш как всегда

Гулькевич

Простите наспех написанное нескладное письмо. Даже бумаги приличной не хватило: сегодня воскресение, магазины закрыты.

67 30 XI 1919 Стокгольм

Дорогой Друг,

Простите, что пишу карандашом, но я все еще в кровати, и мне это легче, нежели чернилами. Чтобы Вы не беспокоились, скажу Вам, что я простудился, сильно кашлял, как старая собака. Теперь же еще не совсем выздоровел, но надеюсь в первой половине будущей недели быть вновь молодцом.

Спасибо за милые строки и письмо [неразб. – ред.], которое при сем возвращаю. Если я не ошибаюсь сильно, он не понял Вас. Вы же не предлагали ему вступить в официальные сношения с большевиком Литв.[иновым][386]. Вы хотели только, чтобы он через друзей выяснил обстановку, постарался выведать, как отнеслись бы большевики к мысли отдать «город», как отдать больного «на лечение нейтральным». И как следовало бы оформить шаги приступа к большевикам: [неразб. – ред.] в газете или [неразб. – ред.]. Но [неразб. – ред.] Вас, видимо, не понял, и еще одно Ваше усилие помочь страждущим – на время – отложено. Быть может что-либо и возникнет, что позволит ему осуществиться.

Слова [неразб. – ред.] Вам хорошо рисуют настроение всех бюрократов, боящихся и мысли – подойти в круг изучения пагубной практики – не учения. Недоверие, вполне обоснованное, которое большевики внушают… и в речах Д-ра Ден, и [неразб. – ред.] и др.

Доверительно

: быть может я ошибаюсь, но я не думаю, чтобы собеседование О’Грэйди