находилась в его руках ровно пятнадцать минут, — то есть весь перекур. Фенюшкина он намеренно обманул, сказал, что у меня вино есть, чем оклеветал меня.
А это не вино было? — спросил Ива Иванович.
— Какое может быть вино с моим здоровьем, скажите мне?
Беда вопросительно посмотрел на своих начальников и положил руку на сердце.
— Я не знаю ни вкуса вина, ни табака. И в роду у нас все поголовно последователи здорового образа жизни.
Беда с горячим запалом, и широко раскрытыми глазами доказывал свою правоту им. Не верить ему в этот момент нельзя было. Так искренни были его слова и жесты.
— Когда я ему высказал, своё гражданское презрение, он перепугался, до панического приступа. Возможно, подумал, что я его подвергну физическому унижению. Шамиль неожиданно вскочил на умывальник. Поскользнулся и свалился туда. Вот и вся история. Единственная вина моя в том, что я в тот момент чуть — чуть, потерял контроль над своими эмоциями, когда в тактичной форме высказывал ему претензии языком великого Толстого и гениального Пушкина, который он плохо видимо, знает.
Они оба смотрели удивлённо на молодого парня, который не давал им слова сказать:
— Поверьте мне? Я пришёл к нему в корпус с добрыми намерениями, и ни каких, антипатий у меня к его личности нет и быть не может. Мы же с ним вместе работаем, как говорится локоть в локоть. Возможно, моя ошибка состоит в том, что я ещё в должной степени не познал контингент, но для этого время надо. Если бы, я знал, что он такой паникёр, да я бы на пушечный выстрел не подошёл к нему. Ну, теперь, положение не исправишь. У меня все родственники приверженцы традиций Конфуция, и с малых лет мне долбили: «Никогда ни кого не вини, все ошибки ищи в себе». Меня так в семье воспитывали. Да, я согласен. Определённо моя вина здесь присутствует и я безоговорочно готов в этой холодной камере просидеть, сколько мне даст уважаемый Фенюшкин, — закончил свою речь Беда.
— Это хорошо, что ты к себе самокритично относишься и признаёшь свою вину. Сейчас ты ничего не скрывая, напишешь на имя начальника колонии, подробную объяснительную записку вчерашнего инцидента. Слово в слово, как нам рассказал и пойдёшь в корпус, — сказал Пётр Егорович.
Беда быстро слово в слово на бумаге изложил свою, отбеливающую самого себя, версию и протянул лист Петру Егоровичу.
Он прочитал текст и положил его в папку:
— Что — же, пойдём с Иваном Ивановичем, твою правду отстаивать к начальнику колонии, но сделать это будет нелегко. А ты ступай к себе и дожидайся решения.
Беда, радость свою искусно замаскировал внутрь и с лицом пай — мальчика произнёс:
— Хорошо Пётр Егорович, я буду находиться в отделении.
Он, вышел с изолятора. Отряд в это время строился на завтрак.
— Тебя выпустили? — спросил обрадованный Юрка.
— Пока не знаю, Кольцов и Ушаков пошли к начальнику отмазывать меня. Я им такую пургу пронёс, что они точняк поверили мне.
— Если выпустили, — назад не отведут, — это точно, — утешил его Юрка.
Артист на сцене, и злодей в жизни
В кабинете у начальника колонии в эту минуту сидели Фенюшкин и начальник отряда с воспитателем.
— Так вы говорите, что парень хороший и интересный? — спросил он у Ивана Ивановича, тряся в руках объяснительную записку Беды.
— Вы знаете, что это не объяснительная записка? — не переставая трясти листом перед своими подчинёнными, начальник колонии.
— А что — же это такое? — спросил Пётр Егорович.
Начальник колонии, посмотрел на Фенюшкина и потряс ещё раз листком:
— Это, я повторяю, не объяснение, это научное сочинение для доблестного Фенюшкина в области педагогики, ведущее к решению сложных дисциплинарных задач. Накрыл он тебя Фенюшкин медным тазом. А на твоего авторитетного доносчика силок накинул и затянул на шее. Немедленно проведи все необходимые мероприятия по безопасности своего секретного сотрудника. Как там его, — он заглянул в папку.
— Шамиля, — подсказал Кум.
— Почему Шамиль? У меня написано Афзал Галиулин.
— Это ребята из Татарии с трудными именами себя перелицовывают и выбирают себе имена всяких знаменитостей, чтобы славяне запоминали лучше, — пояснил Кум.
— Понятно, но наказать Беду для острастки придётся. В карцер помещать его не будем, а лишим на месяц ларька. Пускай на подножном корму
