деревянные топчаны, на которых переворачивались во сне тяжелые молодые солдатские тела. Я писал медленно, обдумывая каждое предложение.
Лейтенант тоже курил в открытую форточку, мы с ним были почти ровесники.
– Кому письмо? – поинтересовался летёха.
– Да… одной даме.
– А что так долго пишешь?
– Подбираю слова, чтобы не ошибиться, к тому же… она уже замужем…
– А зачем ей пишешь?
– Не знаю…
Лейтенант еще не был женат, видно, и на его сердце была такая же рана. Он смотрел на меня, как на брата.
– Ты только не стреляйся, – пошутил он.
– Ясен май, дембель – в мае.
Лейтенант знал (и я знал), что месяц назад полк отправил в Башкирию в цинковом гробу парня, который, получив из дома сообщение, что его девушка выходит замуж, спрятался за караульным помещением, снял предохранитель и автоматной очередью скосил себе полчерепа. Место его смерти засыпали мартовские снега. А мы его забыли через несколько недель.
Это караульное письмо я писал несколько раз (то есть оно должно иметь несколько вариантов). В линованной тетради этими украденными у сна ночами я выводил скверным и нечитаемым почерком слова, которые теперь в моей армейской жизни отвечали сами за себя.
В армии особое уважение к письмам. И если тебе приходит несколько в месяц, это привязывает тебя к другому миру, находящемуся за оградой воинской части. И это также значит, что тебе пересылают тонкие полоски воздуха, который не пахнет
Она сказала, что из армии было прислано 6 писем, на которые она не ответила. Пять я прислал по почте, а одно передал с Татьяной Сергеевной, нашей преподавательницей, которая, зная, что служу в Житомире, вызвала меня в гостиницу, устроив мне через своего знакомого майора несколькочасовое увольнение среди буднего дня. Зачем-то она была тогда в Житомире. Я пришел в гостиницу и там написал письмо. Письмо было передано адресату, но ответа я не получил ни одного (да и в конце концов на ответ не рассчитывал).
А это караульное письмо я передал с дружком (так теперь его называю). Дружок почему-то продержал это письмо тридцать лет – и только за месяц до моего нынешнего приезда принес и вручил ей. Пожелтевший конверт с выцветшим именем и фамилией корреспондентки.
Я писал в пустоту и поэтому не отвечал ни за содержание написанного, ни за свой почерк.
Почти каждую ночь к известному многим солдатам нашей части месту приходили житомирские
Во время майского перелета я листал переписку Бахман и Целана, встречая полные страсти места их писем, в которых тоска, невозможность, несовпадение. Упреки и прощение.
Все, что составляет драму двух молодых людей, которые живут в разных странах и городах.
Находясь несколько лет назад в Берлине, я заметил в окне одного из книжных магазинов на Курфюрстендамм рекламу издания этой переписки на немецком языке. К книге почему-то был прикреплен плакат с изображением Черновцов. Наверное, ради Целана. Я смотрел на фотографии двух молодых людей, чью эпистолярную книгу рекламировали немецкие издатели, – посмертную книгу. Это было издание, к которому Ингеборг и Пауль имели прямое и опосредованное отношение (собранные под одной обложкой письма писали они, но опубликовать все это пришло в голову другим людям). Уже после смерти этих любовников и адресатов. Так случается часто. И комментарии, которыми, как правило, обрамлены такие издания, сводятся к выяснению дат, некоторых фамилий и лиц, мест, бегло упомянутых.
Но никогда и никто из комментаторов не берется истолковать тот или иной поворот судьбы адресатов.
В августе 1986-го я вытащил из почтового ящика в доме на Киевской конверт с приглашением на свадьбу. Адрес она, видимо, нашла в альбомном списке выпускников, вряд ли его помнила. Просто полистала этот альбом – и нашла. Девичьим округлым почерком выписала все детали свадьбы и подписала именами молодоженов.
Третий день у меня начинался одинаково: пивом из бочки, синдромом похмелья и тяжелой головой с притупленным взглядом. В первый же день у бочки, в центре, узнав, что этот помятый чувак, которому не хватает шесть копеек до третьей кружки пива, – бульдозерист, я попытался с ним поговорить.
– Тут такая лажа, чувак…
– А что?
– Ну, надо приехать через неделю на одну свадьбу и раздавить ее на хер…
– Чем раздавить?
– Бульдозером.
– Бульдозером, ясен май, самое лучшее… а на хера давить?