Куры не летают (сборник)

– Не знаю…

– Кентуха, – говорил он, – все пройдет.

«Я ожидала, что ты меня украдешь из-под загса, просто заберешь от всей этой свадьбы».

Я это услышал, когда облако накрыло собой полгорода и начало заливать даже столики в «Козе». И не успел ответить, потому что мы спешно перебрались в зал этого бара, мокрые и возбужденные. Я услышал это за день до Парижа, с билетами на руках, небритый, с седой щетиной, когда мы приканчивали первую бутылку итальянского вина. Я услышал о ее желании тридцатилетней давности, которое никак не мог выполнить ни тогда, ни теперь.

Я понял, что прошла вечность.

Что я мог ответить?..

8.

Один из мостов над Сеной – это мост влюбленных. Pont des Art. К его ажурной ограде прикреплены тысячи, десятки тысяч, сотни тысяч замков, простых амбарных, на которые запирают двери или цепи от потенциальных похитителей велосипедов. Сюда приходят влюбленные, закрывают на ключ свой замок, а ключ выбрасывают в Сену.

Дочь привела нас с женой на Монмартр около двух ночи.

Я сказал, что хотел бы пройтись по этим улочкам днем, а не ночью. Но услышал в ответ, что именно сейчас – максимальный кайф.

В одном из писем Ингеборг написала Паулю в Париж: Это лето не имеет конца, и я спрашиваю сама себя, что наступит после всего этого? А в другом: Кому мы можем быть благодарны за все?

«Эти отношения тоже не имеют конца, что будет с нами?» – подумалось мне, но я ничего не сказал вслух, только в который раз попросил официанта принести бутылку белого вина.

«Наверное, нам нужно было жениться, даже если бы мы со временем и расстались – было бы что вспомнить», – сказала она.

В Париже можно вспоминать кого угодно из мировых писателей, и безошибочно встретишь в их биографии Париж. Для Бахман и Целана Париж существовал просто как почтовый адрес жилища Пауля, как гостиничный адрес Ингеборг, как город, в котором они планировали встречи, в котором встречались и который станет смертью Пауля. А Рим станет местом смерти Бахман и какого-то непогашенного окурка. В их письмах Вена превращается в Париж, Париж в Цюрих, ну и, конечно, в Берлин, Мюнхен, Штутгарт. Воздух всех этих европейских городов одинаковый и разный, как небо. Я поднимал глаза вверх, словно под купол собора то ли в Париже, то ли в то Берлине, и не чувствовал воздуха, провисавшего над этими городами. И только в Черновцах, во дворике дома Целана, воздух пах чем-то, что можно назвать жизнью, запахом прошлого, которое помнят стены домов. Был ли это запах квашеной капусты, переспелых помидоров, давно не ремонтированной канализации или запах земли, политой дождями?

В письмах Бахман радуется дождливому дню в Париже, когда она нашла Пауля, поддерживает его в том, что он все рассказал жене. Впоследствии у них выстраивается треугольник (третьим становится швейцарский писатель Макс Фриш, с которым Ингеборг проживет около пяти лет). Целан в то время также не одинок – женат на французской художнице Жизель Лестранж. И если письма и сохраняют нечто, то есть что-то, кроме слов и предложений, что еще можно почувствовать, то это воздух городов и мест. Листочки, где фрагменты человеческой жизни, из плоти и крови, следят за пальцами, которые держали ручки, за ладонями, которые разглаживали эти листочки, за воздушными губами, которые держали какое-то мгновение воздушные слова, лепили их только из воздуха. И если бы их не напечатали, то они со временем превратились бы в архивный воздух с лишаями и грибком.

Мост Мирабо, с которого в последний свой полет с глазами безумца и с жабрами рыбы прыгнул Пауль Целан, благодаря аполлинеровскому стихотворению давно стал поэзией любви, а со смертью Целана этот мост стал местом смерти. Собственно, переписка Бахман и Целана – не только подступы к гармонии, но и хирургия смерти, которую они, словно рецепты, прописывали в письмах, каждый откладывая это состояние перехода и осознание временности. Целан, разгребая плавниками водоросли Сены, а Бахман – задыхаясь от дыма, который заполнил ее римское прибежище.

9.

В 1985 году мы встретились в «Уюте», предварительно списавшись и договорившись обо всем. Она – в новом голубом плаще, а я притащился со своим дружком, с которым не был ни в малейших приятельских отношениях. Зачем он мне был нужен, этот дружок? Просто он попался мне в тот день на глаза, и мы, уже «поддатые», сидели в этом «Уюте».

Разговор между мной и ею не клеился с самого начала.

Не помогал ни ликер, который она пригубила, ни новый плащ, который она специально надела, ни наша относительная свобода, полученная вместе с дипломами.

Примерно в августе, простудившись в поезде, она попадет в больницу.

Я об этом ничего не знал, как не знал, где она и что с ней.

В том же году она переселилась на съемную квартиру и начала самостоятельную жизнь.

Я выехал из Тернополя в провинциальный маленький городок над Днестром.

В тогдашнем Тернополе найти квартиру было непросто. Агентств не было, какие-то объявления вывешивались на телефонных будках, столбах и городских фонарях. А в целом договаривались «по знакомству». Ее приняла семья, внешне вполне приличная и добропорядочная. Ей выделили