– Запоминай: строевая песня – это стихи, а стихи, бля, это… это песня. Понятно?
– Так точно.
Тадеуш Болеславович водил нас в солдатскую столовую, а в оставшееся время забирал из наших тумбочек одеколон, разбавлял его водой и пил после отбоя.
В караулке между солдатами обсуждают новость: вчера молодой подполковник, выпускник военно-политической академии, решил ночью проверить посты и вместе с начальником стражи пошел на пост № 2, который охранял узбек. Все произошло по уставу, и тут подполковнику захотелось повыпендриваться, и он скомандовал: «Вводная! Нападение со стороны леса!». Узбек, не долго думая, занял соответствующую позицию и, сняв «калаш» с предохранителя, начал стрелять по верхушкам деревьев. Подполковник и начальник стражи, не ожидавшие такой исполнительности от часового, безопасности ради тоже попадали на землю. «Отставить!» – верещали они, но узбек так увлекся стрельбой и чувством долга, что вообще не услышал новую команду. Тем временем другой часовой, услышав стрельбу, позвонил в караулку и сообщил о происшествии. Заместитель начальника, подняв стражу «в ружье», поспешил на помощь. И застал такую картину: подполковник и начальник караула, измазанные грязью, шугают осоловевшего узбека.
Молодой лейтенант прошмыгивает второй пост и незаметно преодолевает расстояние между боксами, разыскивая часового Андрейко. Он знает, что Андрейко – отморозок, шланг, дебил, который с гауптвахты не вылазит, что он нерадивый солдат, которого давно хотели перевести в другую часть. Лейтенант, спрятавшись за ЗИЛ-130, минут пять наблюдает за маршрутом часового, который, естественно, должен откуда-то показаться, но Андрейко нигде нет. «Спит, сука», – решает лейтенант и моментально прикидывает, где этот дебил мог скрыться. Среди военных боксов, в которых стояли КрАЗы и ЗИЛы, было одно помещение, где круглосуточно находились гражданские житомирские чуваки, преимущественно алкаши, которые контролировали отопление боксов, а также, в случае тревоги, обеспечивали горячей водой в зимний период автомобили, чтобы те могли завестись и выехать на полигон. Антифриз, который водители получали ежемесячно, все равно продавали гражданским или выпивали, отделяя спирт от масел. Когда лейтенант вошел, то увидел, как часовой Андрейко спит на топчане, а дядя Миша в полном боевом – с автоматом, рожками и штык-ножом – охраняет тревожный сон защитника отечества. Андрейко поставил ему задачу: стоять и выглядывать в тусклое окно, чтобы вдруг не застукала проверка или этот пидор летёха.
* * *Поднятый по тревоге батальон, на ходу застегивая шинели, быстро выбегал из оружейной комнаты, где звучала сигнализация и мигала красная лампочка. Солдаты под выкрики офицеров и сержантов выбегали со второго этажа казармы и мчались в направлении военных боксов. Черпак А. падает, как подкошенный, как раз на плацу. К нему подбегает сержант с криком: «Ты шо, урод?» Но А. не может подняться. Через некоторое время прибегает запыхавшийся командир роты, они с сержантом волокут в медчасть обессилевшего А.
Пока утром пришли медики – вечно бухой сержант медицинской службы и медсестра, – пока они обследовали А., полк связи военной колонной направился на полигон под Житомиром.
Начальник медчасти констатировал у А. побои, которые повлияли на работу правой почки, били А. этой ночью, нанося удары по корпусу. Немедленно составленный рапорт лег на стол командиру полка. Делом занялся особый отдел. Капитан Крутилов изучал, казалось бы, привычное дело – неуставные отношения, которые деморализовали армию и с которыми, для видимости, время от времени якобы боролись, упрятывая виновных в дизель (дисциплинарный батальон). Как оказалось, дело с А. имело другую специфику: А. избили по указанию прапорщика из авиационной части, который выбрал его для гомосексуальных утех. Итак, «дед» из Узбекистана каждую ночь выводил А. из казармы к запасным воротам воинской части, туда в назначенное время подъезжал ВАЗик, забирал А. и вез куда-то, возвращая его под утро. Прапорщик-авиатор рассчитывался с узбеком деньгами и продуктами, и тот, ясное дело, был кровно заинтересован в сотрудничестве. Когда А. по прошествии времени запротестовал и чуть не откусил прапорщику член, тот приказал проучить молокососа. Ночью, перед тревогой, узбек со своими земляками час месил А. в туалете – так что тот еле дополз до своей кровати.
Особист распорядился арестовать прапора, узбека и его земляков. Всех их привезли на губу к нашей части. Разумеется, командир не хотел давать делу ход, и все закончилось тем, что прапора уволили из армии, узбека перевели в другой округ, а физически покалеченному и морально изуродованному А. предоставили отпуск. Позже его вообще комиссовали по причине официально диагностированного энуреза.
4. О бухлеКроме музыки, которую ты успел подзабыть, ты знаешь, что поэзия в этом городе пахла пивом.
Время, проведенное за дверью кафе, кабака, забегаловки, рюмочной, не было потерянным временем; кофейни, которые я посещал в Тернополе, Кременце, Чорткове, Киеве, Кракове, Варшаве, Катовице, Закопане, Белграде, Новом Саде, Бухаресте, Питеште, Люблине, Нью-Йорке, Чикаго, Торонто, Вашингтоне, Сяноку, Солт Лейк Сити, Мумбаи, Новом Орлеане, Берлине, Сигете Марамороском, – остались в моей памяти разными, по-разному они назывались и по-разному в них наливали…
Пересматривая разные названия городов, кофеен, другие имена поэтов и разные напитки, которые они пили и пьют, все-таки прослеживается что-то общее, что объединяет эти идентичные лица, склоненные над листом машинописи или рукописи, с рюмкой или бокалом, со слишком серьезным выражением или придурковатой миной шута – не имеет значения. Не имеет значения и то, что они пьют и что курят, какие девушки их слушают и слушают ли вообще, а
