Куры не летают (сборник)

В карабинах их конвоиров затаилась смерть, она тихо выжидала заряженными пулями в стволах.

Юджин зарегистрировался в немецкой комендатуре.

По сравнению с судетскими городками, чистыми и опрятными, как бижутерия, села Генеральной губернии выглядели, как мокрые куры на насесте.

После нескольких дней пребывания там Юджин узнал о казни своих сверстников под божницей в Богородчанах. Местный хлопец, спрятавшись за каменную ограду, видел, как немцы поставили тех несчастных вдоль стены и расстреляли.

Немецкий комендант (бывший учитель из Баварии) нашел Юджина на третий день, посадил напротив себя и посоветовал возвращаться в Цейс, ведь дальнейшее самовольное пребывание на территории Генеральной губернии было по меркам военного времени преступлением.

Война, как понимал Юджин, длилась не только где-то там, на Восточном фронте (о тамошних успехах немецких войск еженедельно сообщала немецкая кинохроника и писали газеты), она перебралась сюда, в его село, в виде расстрелов, вывоза людей в Германию, сопротивления украинского подполья, несчастных евреев, которым никто не мог помочь, коменданта, который знал, где должен находиться Юджин. Земля Юджина – дом со всем добром, река, луга, леса, отец с мачехой, брат с сестрами, лошади и ружье отца, лесники и адвокаты, Австрия и Польша, рынок в Солотвино, директор школы Морской, учительница Эмилия, самодельная скрипка, красноперые птицы, серебряные караси и пескари, сельские цимбалисты и скрипачи – все они не отпускали Юджина, держались за него, держали его. Гросс-адмирал Дениц, правда, тоже ждал Юджина в Берлине, так как для немецких подводных лодок нужно было новое оснащение, – и комендант таки убедил Юджина вернуться.

Война подходила к концу. В феврале 1945 года земля дрожала под Яблонцем и его жителями, дрожали заводы Цейса, дрожала бижутерия, шатались дома, как пьяные судетские чехи, возвращавшиеся из пивнушек. Американская и британская авиация бомбила Дрезден, и волны бомбардировки доходили аж до Судет.

Почти перед приходом «советов» гестапо арестовало молодого чеха (как оказалось, гея). Его вывели из цеха, рабочее место убрали, и никто его больше не вспоминал, ведь война заканчивалась и наступала весна.

Шел третий месяц пребывания Юджина в Праге. На Вацлавскую площадь, как всегда, слетались голуби и загаживали саму площадь, желоба домов и новые коммунистические лозунги на чешском и русском языках.

Становилось опасно: «советы» разыскивали власовцев, остарбайтеров и бывших пленных, заталкивали в лагеря и отправляли на родину. По городу пронесся слух, что в Бельгийском посольстве формируют поезда и отправляют всех (конечно, за деньги) в Баварию, в американскую зону. С бельгийцами Юджину не повезло, но он попал на другой поезд, который сформировали такие же дельцы. Поезд Юджина направлялся только в город Пльзень, в окрестностях которого был небольшой распределительный американский лагерь, а в самом городе «советы» создали два больших сортировочных лагеря. К счастью, поезд был доставлен только в пригород. А оттуда, уже под американским прикрытием, сотни перепуганных и отчаявшихся людей другим поездом добрались до Баварии.

Юджин въехал в Баварию, без сожаления оставив позади бижутерию и заводы Цейса в Яблонце, а также захваченную «советами» Прагу в цветении лип. Он попал в Ашафенбург. Лагерь переселенцев на какое-то время стал Юджину пристанищем: здесь он приобрел скрипку, нашел немецкого учителя, записался в гимназию и запасся терпением, ожидая любого поворота событий и судьбы.

Спасение пришло из Америки. Через организацию, которая помогала «диповцам», Юджин разыскал дальнего родственника. Статуя Свободы уже махала Юджину рукой, вытирая слезы радости, что еще один блудный сын бросится в ее распростертые объятия и стряхнет пыль со своих ботинок на нью-йоркскую мостовую.

В 1949 году военным кораблем «General W. G. Haan» Юджин благополучно доплыл до Нью-Йорка. На пристани его встретил объявившийся родственник, который жил в Америке с 1907 года, и роскошным лимузином завез Юджина на свою ферму в окрестностях Ньюарка.

А уже в 1953 году зеленый двухдверный «понтиак» выпуска 1940 года мчался по дорогам Аризоны. За плечами Юджина было четыре года американской жизни, два города (Ньюарк и Нью-Йорк), несколько мест работы, легочная болезнь, безработица, несколько сотен долларов в кармане, несколько тысяч миль от восточного побережья, а впереди – большая страна Америка. Yahoo-o-o!

«Понтиак» часто ломался. Этот тарантас Юджину отдал владелец заправки в Канзасе – просто сказал: бери.

В Канзас Юджин спокойно доехал автобусом из Ньюарка – то есть несколькими автобусами, пересаживаясь в крупных городах. Легочная болезнь прогрессировала, ему назначили лечение в Аризоне, и он уволился из итальянской мастерской, где опять что-то точил (на этот раз не стекло, а металлические детали). Попросил сохранить книги, ноты и привезенную из Германии скрипку, собрал сумки, купил билет и отправился лечиться.

И вот он сидит в раскаленной машине посреди бесконечного асфальта и каменистого пейзажа, проклинает того заправщика, его сраный «понтиак», эту пустынную Аризону – и только из радиоприемника несется прохладный баритон певца из нью-йоркского Карнеги-холла… Когда уже спускались сумерки, Юджин разглядел темный мираж своего спасения: к нему приближался всадник, кто-то медленно возвращался домой. Прошло еще с полчаса, темнота сползла из-за невысоких гор, пока всадник поравнялся с «понтиаком» Юджина. Юджин рассказал всаднику, кто он и куда направляется, а тот лишь спокойно пообещал, что вышлет за ним кого-то из своего города. На дорогах Аризоны такое случалось часто, поэтому Юджину оставалось упиваться свободой и ночными звуками аризонской природы, ожидая помощи, которая пришла только в полночь: на тракторе приехали какие-то люди, поддели «понтиак» и потащили в город. Прибыли где-то под утро.