будет.
О музыке Юджин может говорить часами: о композиторах, певцах, операх, либретто и скрипках, которые он привез из Германии в Нью- Йорк. Это единственное, что у него осталось, – война и музыка.
Даже в шахтах в тифозном 1941 году Юджин выстукивал о перила металлической кровати мелодии сельских музыкантов со свадеб и забав. В Германии он находился рядом с Бетховеном и Вагнером, о которых тогда еще ничего не знал. Чувствовал, что рядом с шахтами и тифом над землей повисла музыка – огромный пласт, похожий на голубые небесные сферы, – музыка, которую он хотел глотать, как мармелад из своего шахтерского рациона. На шахтах и, потом, в Яблонце над Нисой или в Праге, музыка отбивалась от Юджина, как девушка – от надоедливого поклонника. И только в лагере – в том скоплении послевоенных ужасов, где собирались полуголодные изгнанники с чемоданами или без них, с детьми, – напуганные бомбардировщиками, с единственным желанием выжить, – только в лагере для перемещенных лиц среди разрушенной Германии Юджин нашел немецкого учителя, которому возил в качестве оплаты сигареты, пожертвованные американскими благотворительными организациями. Сам он не курил, поэтому так оплачивать обучение ему было удобно. За несколько лет на шахте и в Цейсе ладони Юджина превратились в рабочие клешни, его пальцы могли разве что довольно грубо держать гриф или смычок; вдобавок Юджин был левша и нуждался в скрипке, переделанной под левую руку. У немецкого учителя нашлась одна такая скрипка, и скоро обрубки, касаясь нежных струн и лакированного тела скрипки, стали выжимать звуки – сначала хриплые и писклявые, как весенние голоса птенцов, которых Юджин как будто душил пальцами.
Юджин любит пересказывать историю скрипичного мастера Дидченко, который застрелил свою бывшую жену в музее Метрополитен, а ее любовник-адвокат, видя это, умер от разрыва сердца.
Начиналось все так: вернувшись из больницы, Дидченко обнаружил, что старинная скрипка и виолончель работы двух средневековых итальянских мастеров исчезли из сейфа. Как оказалось, адвокат, который вел его дела, подговорил его жену, и та продала инструменты по 250 тысяч долларов.
Пока Дидченко добивался правды, тот же адвокат поспособствовал быстрому разводу, и в мгновение ока у скрипача не осталось ни семьи, ни старинных инструментов. Со слов Юджина, Дидченко никак не мог с этим смириться. К тому же суд постановил, что встречаться с дочкой тот сможет только в присутствии бывшей жены – раз в месяц.
И здесь у Дидченко созрел план.
В какое-то воскресенье он попросил встретиться с дочерью. Конечно, бывшая жена, боясь мести, не решалась приходить в места, которые могли показаться опасными, но Дидченко назначил встречу в музее Метрополитен, в людном месте, еще и согласился, чтобы пришел адвокат. Поэтому женщина в конце концов согласилась.
Дома Дидченко вытащил пистолет из ящика и зарядил.
Бывший капитан царской армии, он имел военную подготовку и умел быстро оценивать ситуацию. Музей Метрополитен был едва ли не лучшим местом для мести, надо было только придумать, как спровадить дочь и что ему делать, когда он осуществит свой план. Ждать полицию или убегать? А если бежать, то куда? Никакого места Дидченко заранее не подготовил: подумал об этом в последнюю минуту, но отбросил идею, потому что та мешала сосредоточиться.
От Карнеги-холла до музея Метрополитен Дидченко шел пешком. Это где-то двадцать улиц. Путь, который можно пройти за час, он преодолел за три. Пройдя почти половину расстояния, Дидченко остановился: в воздухе пахло липами, и так же пахло в его мастерской – клеем и смолой, лаком и музыкой.
За поясом торчал пистолет.
С тех пор, как жена переехала к адвокату, Дидченко лишь несколько раз появлялся в мастерской: просто заходил, но ничего не делал, сидел и курил. Срочные заказы пришлось отложить, а для клиентов придумать какие-то объяснения. Его преследовали скрипка и виолончель, которые так коварно похитила эта сука (а иначе Дидченко бывшую жену и не называл). Он даже не пытался вспоминать о цене инструментов – его больше беспокоило, что то итальянское совершенство из Кремоны, которое он ощупывал и обнюхивал, пытался разгадать, измеряя циркулем и линейкой, – теперь продано и уже никогда не будет принадлежать ему.
Процесс самой расправы Юджин с годами подзабыл, хотя репортажи криминальной хроники тогда сообщали, что скрипичный мастер Дидченко смертельно ранил в музее Метрополитен свою бывшую жену. Мотивом преступления, по мнению полиции, была продажа старинных музыкальных инструментов. В музыкальных и адвокатских кругах это событие живо обсуждали еще в течение какого-то времени, пока пресса и салоны Нью-Йорка не заполонили разговоры о новом неординарном преступлении.
В назначенное время дочь Дидченко и бывшая жена в сопровождении адвоката появились в зале древнегреческого искусства.
Дидченко вышел из-за двухметрового Аполлона, поздоровался, обнял дочь и несколько минут о чем-то с ней шепотом переговаривался. Первоначальный страх и неуверенность бывшей жены притупились, расслабился и адвокат, рассматривая обезглавленную Венеру. Дочь подбежала к матери, что-то ей шепнула и побежала между скульптурами в буфет с десятидолларовой купюрой, которую Дидченко вложил в ее узкую ладонь.
Дидченко вытащил из-за пояса пистолет и хладнокровно, почти в упор расстрелял бывшую жену под крики и вопли нескольких любителей классики. Выстрелы, прозвучавшие за спиной адвоката, отвлекли его внимание от Венеры, он отступил на несколько шагов, обернулся на звук и увидел окровавленную
