Сперва рикша довез нас до предполагаемого центра, потом прошлись пешком по улице, которая служила рынком. Людей на улице полным-полно, но никто не толкается. Прошли мимо стихийного фруктового рынка – подгнившие и потемневшие бананы, орехи в мешках, тщательно выложенные цитрусовые. Все что-то предлагают.
Увидел автобусную станцию и впервые перешел улицу. Движение здесь никак не регулируется, ибо нет ни светофоров, ни регулировщиков, на это требуется железная выдержка и сосредоточенность.
Вечером Тахом Раджеван пригласил меня на ужин в ресторан, который расположился во внутреннем дворике отеля. Перед ужином пришел мой переводчик, потом к нашему столику подсел тамильский поэт и еще кто-то из местных. Завязался разговор о моем стихотворении «Astor Place», перевод которого был в антологии:
Керальцы усмотрели в этом стихотворении политический подтекст. Пришлось объяснять, что я имел в виду. Какой-то местный поэт начал убеждать меня, что поэзия и есть политика, другой шепнул мне, что у того, который меня убеждает, дома висит портрет Сталина.
Арундати Рой в одном из эпизодов описывает марш местных коммунистов. Один из героев романа, Велютта, который принадлежит к низшей касте, идет в голове колонны и несет красное знамя с серпом и молотом. Индийские коммунисты, которые больше исповедовали маоизм, в 1960-е годы демократическим путем, то есть посредством выборов, пришли к власти в штате Керала. С тех пор они с переменным успехом там управляют. Включив один из местных телеканалов, я сперва не поверил в то, что увидел (и это не было экранизацией романа Рой): местный коммунистический лидер в национальной одежде под красочными знаменами и зелеными пальмами перед десятками тысяч благодарных слушателей и сочувствующих изрекал, очевидно, важные истины. Потом кадр изменился: многотысячная толпа уже приближалась к какой-то тумбе, украшенной сверху огромным красным флагом, а те, которые маячили за спиной оратора во время его речи, бросали цветы. Потом промелькнул портрет основателя партии и учителя всех керальских трудящихся – товарища Намбурипада. Даже мне (хоть я значительную часть жизни прожил в Советском Союзе и красные знамена с серпами и молотами для меня – не диковинка) увиденное показалось ирреальным, смесью яви и сна. Но это также индийская экзотика, хотя и политическая.
Так получилось, что на аэродром (каждый на свой рейс) мы ехали вместе с поэтессой Ушей Акеллой, которая уже лет пятнадцать живет в США, но теперь на какое-то время вернулась в Хайдарабад и планирует прожить там не менее трех лет. Почему? Я не спрашивал.
Был восьмой час утра, и фестивальный джип приехал в нашу гостиницу, опоздав на каких-то 15–20 минут. Выглядел он вполне респектабельно по сравнению со встречными автобусами, окна которых были прикрыты только занавесками, и мотоциклистами, время от времени попадавшимися на дороге. Наш водитель полностью осознавал свое преимущество в скорости, поэтому сразу сигналил, когда перед нами возникало какое-нибудь транспортное средство, и все послушно отступали влево, давая нам возможность мчаться по шоссе.
Путь до аэропорта лежит сквозь пальмовые рощи, в которых проглядывают виллы, позеленевшие от чрезмерной влажности и воды. Между Каликатом и аэропортом въезжаем в какое-то селение: дети со школьными портфелями за плечами ждут свой автобус, возле магазинов людно, на одном из перекрестков развевается красный флаг – примета местных коммунистов.
Прислонившись к прохладному стеклу, я начал вспоминать Индию, еще даже не покинув ее, и, прикрыв от утомления глаза, пытался зафиксировать в памяти что-нибудь, что могло бы мне помочь ответить на вопрос: а что такое Индия? Однако ничего не получилось. Тогда я снова раскрыл глаза и начал жадно всматриваться в керальские пейзажи, которые через несколько минут станут воспоминанием, одной цельной линией утреннего воздуха, зеленым пальмовым массивом, который плывет глинистой рекой почти без течения. Я всматривался в Индию, и веря, и не веря, что она вообще существует, что ее не выдумал ни Рабиндранат Тагор, ни Редьярд Киплинг, ни Арундати Рой, ни, тем более, я, имеющий на это меньше всего прав.
Если ты не любишь Луи Армстронга?
Эти воспоминания наплывают кинематографической лентой любительской 8-миллиметровой кинокамеры, которая всякий раз расплавляется и рвется из-за перегрева аппарата, – и на экране вместо изображения появляется пятно с треснутой ниткой видеоряда в густом потоке света.
Ранним утром, еще до рассвета, когда созревают лесные ягоды – малина или черника, сельские жители (преимущественно пожилые женщины, но и
