Куры не летают (сборник)

мужчины, и дети) выбираются в лес. В полутьме их банки напоминают китайские фонарики, только вместо мигающих огоньков в банках светится воздух (когда на них попадают лучи утреннего солнца и, преломляясь, они изменяют свой цвет – от ярко-зеленого до грязно-синего). В просторах леса эти отблески напоминают паутину, которой прошита исчезающая тьма.

К малиннику нужно идти сосняком. Запах хвои густой, еще не выветренный, настоянный за ночь. Под соснами и елями желтый настил – прошлогодние опилки осыпались, и, приминая ногой утрамбованную поверхность, слышишь глухой вздох лежалой хвои.

Руки и губы у собирателей измазаны малиновым соком, липкой, припорошенной пылью. Возле каждого – несколько банок, наполненных малиной.

Осы, пчелы, шмели, исколотые колючками пальцы, истома и сладкая горечь во рту – гудение лесной мошкары наполняет воздух и залитый солнцем малинник.

С этого (по крайней мере для меня) начинается джаз.

И его первые «исполнители» – скопище лесной мошкары.

Пленка прерывается, и вместо залитого солнцем малинника – белеющая в лучах света простыня экрана, вывешенная на стене в густом дыму поэтического клуба «Бауэри».

Сегодня, как и всегда, здесь играют джаз.

* * *

Если ты не любишь Армстронга (а ты, ясное дело, можешь его не любить, как и всякий сукин сын – противник джаза в принципе, считая всю эту трескотню обманкой, мусором, порчей хорошего слуха) – тогда это не для тебя.

В песне, которую в 1949 году записал Луи Армстронг, король джаза хрипит и грызет своими белыми зубами слова песни, как орехи, дружественно протягивая тебе руку – поехали с нами!

Понятно, что джаз в записи и живой джаз, как говорят в Одессе, это две большие разницы. И прочувствовать это можно, только слушая джаз вживую. Джаз – это не только достояние и изобретение афро-американцев с бесконечными вариациями музыкальной темы – их поют, слегка покачивая телом, отбивая такт ногой и щелкая пальцами (о, это целая философия музыки, которая началась с невольничьих спиричуэлсов с их тоской, пылью хлопковых плантаций южных штатов), блестя ослепительной эмалью зубов.

Почему в Советском Союзе и в странах развитого социализма джаз считали вражеским, небезопасным, а его исполнителей клеймили едва ли не как прислужников капитализма? Мол, они отравляют сознание строителей коммунизма. Я это до конца так и не уяснил. Собственно, эта ностальгия по утраченному времени без джаза, какая-то непростимая обида на совковый дебилизм прочитывается у Василия Аксенова в книге «В поисках смутного беби» (в той ее части, где рассказывается собственно о джазе).

Йожеф Шкворецки, чешский писатель, страстный любитель джаза и его фанат, написал повесть «Бас-саксофон». Он также рассказывает о невероятной и глупейшей ситуации в Чехии во время Второй мировой войны и в послевоенное время, когда фашизм (а впоследствии и коммунизм) как-то подозрительно относились к джазу и его исполнителям. (Не думаю, что какой-нибудь американский джаз-оркестр имел задание десантироваться в полном составе для подпольной деятельности в тылу или пускать под откос эшелоны для фронта.)

Мой джазовый опыт, по сравнению с опытом Аксенова или Шкворецки, вообще можно не принимать во внимание (хотя и до, и во время сезона смертей вождей джаз существовал). Его, безусловно, не популяризировали, но джазовые фестивали проводились, и Алексей Козлов тянул свою джазовую лямку за всех. Возможно, тогдашних радиослушателей не терроризировали джазом так, как, к примеру, оперным пением или симфонической музыкой. Классическая музыка была труднейшим испытанием для простых советских тружеников заводов и полей. Мало того, что на завод мог заявиться квартет, чтобы прямо в цехе пиликать Стравинского или Рахманинова (реже – Равеля или Дебюсси) или выдать арию из «Бориса Годунова», но билеты на эти концерты распространяли через профкомы! И простой работяга, вместо того, чтобы в выходной культурно поваляться возле речки или хотя бы «забить козла» во дворе, вынужден был идти на концерт скрипача или пианиста, где битых два часа томился под «ёперную музыку»! Террор ёперной музыкой даже усиливал ненависть к коммунизму. (Идея! Ёперная музыка уничтожила коммунизм!) Или так: ёперная музыка и строительство коммунизма – несовместимы. Или так: к консерваториям (анекдот помните про Чапаева?) надо приставить пулеметчиков охраны, чтобы там не воровали консервы (а ёперный театр, ё-моё, можно и послать к такой-то бабушке…).

Джаз не удостаивали даже принудительной любовью советских граждан.

В консерваториях его не изучали. С консервами там было все путем, а подпольные джазовые оркестры не пускали на порог не то что филармонии, а и заводских цехов. И все же исполнителей и слушателей джаза хватало. Видимо, джаз стал (из-за запрета) одной из форм протеста (не важно, хоть среди музыкантов-исполнителей, хоть среди слушателей, которые набивались в красные уголки ЖЭКов). Иногда, странствуя по радиоволнам КВ-1 или КВ-2, любители ловили не только «вражеские голоса» среди многоязычья народов Советского Союза, но и, соответственно, радиостанции из Германии, Польши, Франции, Швеции (то есть настоящий Запад). Звучали комментарии на иностранном языке, который в Союзе знало ограниченное число людей, поэтому и передач тех никто, ясное дело, не глушил, а джаз, если везло попасть на музыкальный канал или программу, звучал непрерывно. Хотя настоящим джазом считался джаз из Америки, то есть тот, который сопровождался диктором, говорящим на английском. Понятно, что записи американских джазменов могли крутить и европейские радиостанции (какие-нибудь там шведы или немцы, в крайнем случае – поляки или чехи), но характерное звучание слов, фраз о Луи